Глава 4. Шесть тысячелетий терпения

"Ас-сабр - хэйр" (Терпение - добро)

Самая распространенная египетская пословица

Когда аллах создавал мир, он каждой вещи дал спутника. "Я пойду в Сирию", - сказал Разум. "Я пойду с тобой", - сказал Мятеж. "Я пойду в пустыню", - сказала Нищета. "Я с тобой", - сказало Здоровье. Изобилие сказало: "Я пойду в Египет". "Я буду сопровождать тебя", - сказала Покорность.

Таки ад-Дин Ахмед аль-Макризи. Книга поучении и назиданий относительно кварталов и памятников. XV век и. э.

Деспотизм и насилие, с одной стороны, низкопоклонство и смирение - с другой, глубочайшие и худшие черты египетской жизни в течение веков. Мы не должны бежать от этой правды или стесняться ее. Нужно подходить к ней с научным анализом и объективным объяснением, чтобы убедиться, до какой степени это временная, преходящая черта и до какой степени она - неотделимая часть нашей цивилизации.

Гамаль Хамдан. Личность Египта. 1967

Египтяне... обладают сообразительностью, понятливостью, замечательной памятью и другими интеллектуальными качествами.

Э. У. Лэйн. Нравы и обычаи современных египтян. 1836

Даже бедуин, считающийся крайним индивидуалистом, знает, что его личная безопасность и материальное благополучие зависят от соплеменников и сородичей. Он должен подчиняться племенным обычаям, нормам поведения, этике. В любом обществе личность зависит от коллектива - известная истина применительно к Египту приобретает авторитет абсолюта. Превращение болотистой поймы Нила в оазис-кормилец, создание и поддержание единой, общенациональной системы ирригации требовало и требует объединения усилий всего народа. В условиях, когда жизнь человека зависит от труда многих, от их кооперации, групповое начало и групповая дисциплина стали характерной чертой египетского общества.

Феллаху индивидуализм противопоказан. Но он оказывается невозможным и для городских низов, ремесленников, торговцев. Их быт и профессиональная деятельность раньше, а в значительной мере и сейчас жестко регламентированы цеховой или полуцеховой структурой или ее пережитками, давлением шариата, силой общественного мнения. Бюрократия, чиновничья среда исключают индивидуализм в любом обществе.

Как это ни парадоксально на первый взгляд, индивидуализм в Египте был чужд и высшим слоям общества, власть имущим, хотя бы потому, что Египет вплоть до конца прошлого века не знал феодальной земельной аристократии европейского типа.

В средние века рабская гвардия султанов - мамлюки - превратилась в господствующий слой Египта, не получив права на наследственные земельные владения. Положение в принципе не изменилось и после завоевания страны турками-османами. Мамлюкский, а затем османо-мамлюкский феодализм строился на зависимости господствующего слоя от государства, от верховной власти, на коллективной эксплуатации населения и распределении доходов сверху вниз - от верховной власти к следующим ее эшелонам.

"Он подал в отставку и уехал в свою деревню" - такая фраза, понятная и обыденная для европейских помещиков, состоявших на государственной службе, не могла быть произнесена в общественной атмосфере средневекового Египта. "В отставку" с государственных постов уходили в Египте лишь по старости лет или по немощи, теряя при этом почти все доходы и привилегии. "Во всех человеческих обществах богатство является источником власти, - писал египетский экономист и социолог Фуад Мурси. - В Египте же власть - источник богатства". Благосостояние и общественный статус "верхов" в Египте вплоть до конца XIX века и в значительной мере в наши дни определяются местом человека в гражданской и военной иерархии.

В мамлюкский и османо-мамлюкский периоды, когда военное сословие практически не знало кровнородственных связей, в его среде господствовал корпоративный дух. В современных условиях в египетских "верхах" он сочетается с кровнородственными и групповыми связями и обязательствами.

Для египтянина естественно подчинять свои интересы интересам группы, учитывать мнение других, следовать общественной дисциплине. Казалось бы, это утверждение противоречит практике. Иностранец в Египте с первых же шагов сталкивается с бурлящим индивидуализмом, с неразберихой аэропорта или морского порта, с невообразимым хаосом уличного движения, в котором каждый игнорирует каждого и все игнорируют все правила. Необязательность и недисциплинированность египтян на службе и работе - довольно распространенное явление. Египтяне в своем поведении как будто руководствуются лишь собственными эмоциями и интересами.

Но в городе мы имеем дело как раз с нетрадиционными, новыми для египтян сферами человеческой деятельности. Египетский феллах следует дисциплине сельскохозяйственных работ, смены сезонов, разливов Нила и, не размышляя, подчиняется распорядку труда и быта в деревне, укладу, сложившемуся за тысячелетия. Его коллективизм существует в рамках общины, деревни, традиционных социальных связей. Однако, попав в город, оторвавшись от привычного уклада, столкнувшись с чуждыми ему современной городской культурой и бытом, к тому же еще не устоявшимися, феллах просто не находит себе подобающего места. В городе, если он лишен контроля земляческой или религиозной общины, он может стать сверхиндивидуалистом, особенно в быту. Египетское общество просто не прошло через дисциплину и организацию современной жизни, современного производства. Ломка психологии и характера народа - процесс долгий, сложный и болезненный.

Созданию духа групповой принадлежности способствует также скученность населения. Она требует приспособления человека к толпе, клану, общине, вырабатывает соответствующие привычки, навыки, этические нормы.

В Египте было тесно, тесно и сейчас, а будет еще теснее. Плотность населения в пойме Нила вдвое выше, чем в Голландии. Уйти от людей некуда, только в пустыню, но пустыня враждебна, чужда и не кормит. В Египте нет гор, лесов, степей, островов, неосвоенных земель, куда можно было бы убежать или где можно было бы скрыться.

Бедуин, попавший в город, возвращается в пустыню расслабляться и отдыхать. Египтянин - горожанин и феллах - расслабляется в толпе...

Постоянно, из поколения в поколение, он живет в человеческой массе. Он - часть этой людской массы и до недавнего времени не представлял другой жизни. Миграция и эмиграция изменяют нравы, но это-явление буквально последних лет.

С соседями нужно уживаться. От них нельзя избавиться. Они всегда рядом - в радости и горе, в дружбе и вражде, в нужде и довольстве. Пословица говорит: "Не успеешь сказать: "Эй, родичи!" - соседи тут как тут". И еще: "Твой сосед - и перед тобой, и за тобой, даже если его не видно". Сделаем небольшое отступление. Я не раз обращался и буду обращаться к египетским пословицам. Они помогают нам понять национальный характер египтян и почувствовать к ним симпатию. Но мы не должны забывать, что перевод на русский язык может передать смысл, потеряв их поэзию, игру слов, выразительность. Соответствующие русские эквиваленты, сохраняя поэтичность, могут ввести в заблуждение, поскольку родились в других условиях, в другой социально-психологической среде.

Пословица выступает как закон, судья и общественный барометр поведения человека и группы. Она - педагог и воспитатель, она же - острое оружие, которым защищают традиции от покушения на них. Однако мудрость веков, сконцентрированная в пословицах, может быть не просто различной, но и противоречивой, потому что пословицы передают и выражают опыт разных социальных групп и классов населения различных времен. Они - сконцентрированный, опоэтизированный опыт, но это опыт качества, а не количества. Английский философ Бертран Рассел писал: "Пословица - это мудрость коллектива и ум отдельного человека".

Варианты пословицы "Сначала ищи соседа, а потом покупай дом" известны и в других странах, но для Египта, для его деревни, и не только деревни, она звучит как непреходящая мудрость и не терпящий возражений совет. Египетские пословицы рекомендуют быть уживчивыми, достигать взаимопонимания с соседом, проявлять терпимость: "Желай добра соседу - увидишь и в своем доме добро", "Если хорошо твоему соседу, то хорошо и тебе". Интересы людей переплетаются. В деревне соседи зависят друг от друга.

В Египте известен один из хадисов - преданий о жизни пророка Мухаммеда - с изречением, приписываемым ему самому: "Архангел продолжал давать мне советы, как вести дело с соседом, пока я не подумал, что он будет его наследником".

Уживчивость требует умения находить компромиссы, избегать крайностей, и именно таковы египтяне - мастера компромисса, среднего решения. Они всегда ищут и часто находят золотую середину. Они стремятся принять обновление, не отказываясь от старого, модернизироваться, сохраняя традиции, и даже хотели бы совершить революцию без насилия и... без особых перемен. Несмотря на вспышки фанатизма, и в настоящее время и далеко в прошлом египтяне проявляют достаточно веротерпимости.

Это прежде всего относится к деревне. Урбанизация меняет и ломает прежний образ жизни. Разве большой город не приносит определенной независимости отдельному человеку? Разве горожанин не отрывается от клана, большой семьи? И да и нет. Переселяясь в город, люди сохраняют связи со своими кланами, группами, землячествами, отнюдь не сразу расстаются со своими прежними убеждениями. Связь человека с большой кровнородственной, религиозной, земляческой группой, как правило, сохраняется и в городе и оказывает воздействие на его поведение и образ жизни. Нравы и обычаи, выработанные в деревне, долго сохраняются в городе, даже если они утратили прежний общественно-функциональный смысл.

Сверху донизу египетское общество - и отнюдь не только в деревне-пронизано системой групповых связей. Они строятся и по кровнородственному признаку, самому надежному, хотя трайбализма, племенных связей в аравийском, не говоря уж об африканском, понятии здесь почти нет. Также и по религиозному принципу, по принадлежности к суфийским орденам - братствам мусульманских мистиков, суфиев, к сектам, по земляческим, корпоративным связям. Личное отношение в принципе важнее профессиональной компетентности, хотя современное производство и организация иногда навязывают и современные требования к подбору людей. Индивидуум силен, если сильна группа, к которой он принадлежит. Иногда иностранец сталкивается с нежеланием какого-нибудь египтянина пойти на явно выгодный шаг. Дело нередко объясняется отнюдь не его "иррациональностью", а стремлением учесть не только свои, но и групповые интересы.

Египтянин боится одиночества, изоляции и инстинктивно, и вполне сознательно: в одиночку он не имеет общественного веса и престижа, в группе он приобретает уверенность в себе и чувство надежности и безопасности. Даже яркие художники, писатели, певцы, актеры должны иметь круг друзей, единомышленников, покровителей.

Власть группы опирается на силу общественного мнения - абсолютного в деревне и относительного в городе. Общественное мнение, осуждая или одобряя отдельного человека, навязывает ему свои этические нормы, оставляя мало свободы в выборе поведения. В деревне нет аппарата для навязывания общественного мнения, но если человек попытается уклониться от принятых норм поведения, ему напомнят о них даже с помощью физического насилия, если не подействует всеобщее осуждение.

Египтянин постоянно - сознательно или нет - соизмеряет свои слова и поступки с реакцией на них других. "А что скажут люди?" - эта мысль всегда присутствует, когда человек оценивает поступки. Отсюда - стремление сохранить лицо. "Оно означает чрезвычайную чувствительность, доходящую до болезненной реакции на все, что касается личной чести, боязнь мнения соседей - явление, свойственное египтянам больше, чем другим народам", - пишет египетский социолог Иззат Хигази. Пожалуй, можно согласиться с ним без абсолютизации положения в Египте. В Японии, Китае, Вьетнаме задача "сохранить лицо" играет еще большую роль, чем в Египте. "Стремление избежать ошибки, не показаться смешным или недостойным часто заставляет египтянина совершать самые немыслимые поступки и в исключительных случаях совершать самоубийство, что почти невероятно для мусульманина", - продолжает Хигази. Он считает, например, что использование студентами шпаргалок на экзаменах объясняется не только стремлением сдать экзамен, но и опасением быть униженным в глазах товарищей и преподавателей.

Если египтянин делает что-либо, от чего непосредственно не зависит его благополучие, для него часто важнее не выполнение самой работы, а мнение других, что работа выполнена. Эта довольно распространенная черта характера становится всеобщей в административном аппарате. Видимость деятельности, очковтирательство, пускание пыли в глаза-свойство любой бюрократии, а уж египетской - безусловно.

Боязнь потерять лицо, а также убежденность, что все предопределено свыше, не позволяют египтянину признать, особенно публично, свою ошибку или проступок. Самокритика невозможна, точнее, она - исключение из правил. Или египтянин прав, или виноват кто-то другой. Судьба-"кадар", потусторонняя сила, воля аллаха. При задаче "сохраненяя лица" критерий правды и лжи становится второстепенным. Правда предпочтительнее. Она - идеал. Правдивый человек вызывает уважение. Но правда и потеря лица несовместимы. Поэтому ложь во спасение допустима. Даже улемы-богословы могут найти аргументы для отступления от правды при определенных обстоятельствах.

Когда ложь во спасение невозможна, например, если нужно сообщить наверх, начальству, неприятную новость, нередко инстинктивно стараются оттянуть выполнение этой опасной и неприятной обязанности. Мухаммед Хасанейн Хейкал писал в "Аль-Ахрам" 28 июня 1968 года, что во время войны 1967 года израильтяне учли это свойство национального характера египтян. Они не могли нанести удар сразу по всем египетским аэродромам, но бомбили их последовательно с разрывом в несколько минут, верно рассчитав, что начальники баз не сообщат сразу наверх неприятную информацию и всеобщая тревога не будет объявлена немедленно. Действительно, внезапность удара сохранилась и при бомбежке наиболее отдаленных аэродромов. "Этот порок дал врагу десять минут, в которых он нуждался для того, чтобы осуществить внезапное нападение на одиннадцать военно-воздушных баз, - писал Хейкал. - Первый удар наносился по передовым аэродромам на Синае, однако порок поведения сыграл свою роль в том, что другие не были быстро предупреждены и были потеряны драгоценные минуты". Современные требования жизни диктуют свою манеру поведения. Национальный характер не может оставаться неизменным, он меняется, но процесс этот долгий.

Все же и в Египте высшее проявление человеческого достоинства видят в том, чтобы говорить правду в лицо правителю. "Если возвышается слово, возвеличивается дух", - говорит пословица.

Стремление "сохранить лицо" в Египте конечно же не абсолютно, а относительно. В первую очередь оно касается чести семьи, чести женщины. В студенческие годы и позднее я был свидетелем рукоприкладства старших по отношению к младшим, хозяина - к слуге, однажды офицера - к солдату. Тут уж не о потере лица шла речь. Терпение к гнету сверху, попрание человеческого достоинства сверху - слишком знакомое состояние для трудящихся в Египте, и рукоприкладство не взрывается ответным насилием. Но допусти власть имущий надругательство над честью семьи, матери, жены - ответ будет дан.

Жизнь в коллективе, зависимость одного от всех выработала нормы общения между людьми, которые не могут не вызывать глубокие симпатии к египтянам, как и к другим арабам. Гостеприимство и вежливость у египтян в крови. Я уж не говорю о внимании и заботе друзей. Если ты идешь по улице и дружески кивнул и улыбнулся бедолаге, который промышляет случайным заработком, а в этот момент вскипятил себе на примусе единственную отраду - крепкий чай, его немедленная реакция будет: "Тафаддаль!" ("Пожалуйста!") - он предлагает разделить с ним его скромнейшую трапезу.

Описания таких обычаев гостеприимства в Древнем Египте я не встречал. Скорее всего их принесли с собой арабы-завоеватели и влили их в характер арабского египетского народа. Гостеприимство считается долгом и честью общественного статуса. Прослыть скупым, не оказать чести гостю - для египтянина позор. Но впрочем, и в наши дни феллах не сможет превзойти в гостеприимстве бедуина.

Гостеприимство идет рука об руку с вежливостью. С ненамеренным хамством сталкиваешься в исключительных случаях, если не путаешь его с необязательностью. Оно может проявиться в переполненном общественном транспорте или в бюрократическом учреждении, где ты забыл дать бакшиш. В сфере обслуживания, где ты за услугу платишь, оно почти исключено. Однако грубость высших по отношению к низшим, особенно в бюрократической среде, встречается нередко.

Вежливость не допускает фамильярности. Любой египтянин очень тонко реагирует на статус человека, с которым общается, на его место в социальной иерархии. Быть запанибрата с низшими означает потерять их уважение и пригласить их сесть себе на шею.

Египтянин дает группе и берет от нее, подчиняется группе и получает вознаграждение за подчинение. Не то в его взаимоотношениях с государством, с властью, с бюрократической машиной. Особые функции государства на Востоке как распорядителя общественных работ, организатора системы общенациональной ирригации отмечались еще Карлом Марксом. Но функции главного инженера-ирригатора, которым был, видимо, правитель Египта в додинастический период, уже тысячелетия назад были отодвинуты на второй план чисто классовыми функциями деспота, а для государственной бюрократии производственные задачи создания и поддержания дамб, плотин и каналов, распределение воды стали второстепенными по отношению к главному - выжиманию соков из населения, грабежу феллахов, "легальному" выколачиванию из них всего - до предела - прибавочного продукта и части необходимого, применению всех средств военно-полицейского, судебно-бюрократического, религиозно-идеологического воздействия для превращения феллаха, народа в покорную, послушную рабочую скотину. Народ или знал, или инстинктивно чувствовал, что без ирригации, организованной на государственном уровне, земледелие и жизнь невозможны. Только в этом смысле он "брал" от государства.

В наши дни он "берет" от государства возможность освоить грамоту в школе и получить кое-какую медицинскую помощь, но не более. Народ "давал и дает" всегда неизмеримо больше, служа основанием для выросшей на нем пирамиды паразитических, грабящих его классов и слоев, живя на пределе жизненных сил, чтобы купались в роскоши и наслаждении "верхи". Менялись правители и режимы, языки и религии, но взаимоотношения "верхов" и "низов" не менялись. Режим президента Насера был единственной в истории попыткой изменить положение.

Взаимоотношения между властью и народом строились и строятся на недоверии и враждебности. Большинство египтян убеждено, что власть - это зло. Не удивительно, что еще с фараоновских времен власть опиралась на инонациональные войска. Дело кончилось тем, что и правящая прослойка стала инонациональной (хотя и египтизированной) и оставалась таковой вплоть до конца XIX века. Египтяне стали служить в армии только при Мухаммеде Али, ставшем практически независимым правителем Египта в первой половине прошлого века, и то сначала в качестве солдат. Но даже сейчас армию называют "гейш ас-султа" - "армия власти".

Положение армии изменилось на краткий период при Насере и во время Октябрьской войны 1973 года. "Кто те солдаты, что воевали на Синае? Они - дети крестьян", - пел популярный слепой певец, кумир революционно настроенной молодежи Шейх Имам на слова Ахмеда Фуада Негма. Но после Насера вновь, как и раньше, для египтянина армия стала "армией власти". Новобранца даже в мирное время провожают в армию плачем и причитаниями. Служить идет бедняк, который не может дать взятку врачу, смотрящему зубы, или откупиться от службы, послав вместо себя другого.

Игра в демократию мало что изменила во взаимоотношениях народа и власти. Сколько сарказма мы находим в описании "выборов" в "Записках провинциального следователя" Тауфика аль-Хакима, и как современно они звучат!

"Полицейский чин (мамур) давал указания старостам-омдам:

- Смотри в оба, омда, вот ты! И он! Кандидат правительства должен пройти на выборах. Я вам все разъяснил, теперь мое дело - сторона. Вы уж сами смотрите... Понятно?

Они в один голос ответили:

- Понятно, бек.

Когда они вышли, мамур повернулся ко мне и, еле переводя дух, устало сказал:

- Вот уже два дня, как я этим занимаюсь.

...Мамур подсел ко мне, спросив, по какому случаю я оказал ему честь своим визитом. Я ответил, что просто соскучился. Он улыбнулся, не веря такой платонической причине. Я не особенно настаивал и серьезно сказал:

- Вы слышали, господин мамур, что одного пристава избили и подвергли заключению во время исполнения служебных обязанностей?

После небольшой паузы он самодовольно ответил:

- Верьте в аллаха, - я мамур по чести. Я не таков, как те мамуры, которых вы знаете. Клянусь жизнью, я не вмешиваюсь в выборы, не оказываю давления на свободу населения, не говорю: "Изберите этого, а того провалите". Нет, нет и нет! В моих правилах предоставить людям полную свободу, пусть выбирают, кого хотят.

Я удивленно воскликнул:

- Замечательно, господин мамур! Только не опасны ли такие слова для человека на вашем посту?.. Вы великий человек!..

Он продолжал:

- Таков мой постоянный метод во время выборов: полная свобода! Я предоставляю полную свободу на выборах, чтобы они проходили нормально. Но потом я просто беру урну с бюллетенями и заменяю ее другой, подготовленной заранее".

Минуло полстолетия. После выборов в парламент, проходивших в мае 1984 года, газета "Аль-Ахали", орган Национально-прогрессивной левой партии, писала: "Выборы фальсифицированы. Правительство получило большинство с помощью насилия, фальсификаций и шантажа". В редакционной статье газета отмечала, что правящая Национально-демократическая партия "убила мечту о демократии и свободе в Египте... Она не ограничилась откровенным вмешательством министров и административного аппарата в предвыборную борьбу, использованием в своих целях народных денег и общенациональных печати, радио и телевидения, но и пошла на сохранение своей власти с помощью прямого подлога и фальсификации самих выборов". "Десятки тысяч избирателей не были допущены к голосованию", - продолжала газета, а в тех участках, где оппозиция имела большие шансы на успех, но одновременно сильные позиции и где баллотировались видные деятели режима, правящая партия "прибегла к прямому насилию, запугиванию и шантажу". Там представители оппозиции либо силой изгонялись с избирательных участков, либо вообще были лишены туда доступа. Кандидатов оппозиционных партий захватывали в качестве заложников, на некоторых совершали покушения. Наемные бандиты нападали и на председателей избирательных комиссий, которые старались придерживаться закона. Все это происходило на глазах полиции, которая своим невмешательством по сути дела "встала на защиту террора". В отсутствие представителей оппозиции, писала газета, члены правящей партии подкладывали в урны подложные бюллетени. "Надежда на демократическое изменение - иллюзия, а единственный язык, на котором могут говорить наши правители, - это язык насилия", - заявила "Аль-Ахали".

Свои дела крестьянин предпочитает решать без обращения к властям, зная, что в государственных учреждениях его ждут проволочки и вымогательства. В пословицах говорится, что от власти надо держаться подальше и тот, кто живет далеко от власти, живет в мире, спокойствии и безопасности: "Султан - это тот, кто не знает султана". Но от власти султана трудно сбежать: "Того, кого не берет правитель, настигает смерть".

Взаимоотношения между властями и народом пронизаны боязнью и сомнением. "У стен есть уши" - эту пословицу знают и египтяне. Или же: "Сабля у власти длинная". Такое же отношение к полицейским и солдатам: "Кто охраняет - тот и волк". Армия традиционно означала репрессивную силу, и пословица говорит: "Никто не скажет: "Эй, солдат, приди защити меня"". Но если ты попытаешься укрыться от власти, то не очень радуйся - бежать-то некуда: "Не радуйся тому, что ты спрятался, а радуйся тому, что с тобой стало".

Пословицы говорят о том, что своих правителей надо бояться, ругая их только шепотом. Но с властью надо сотрудничать. Если нуждаешься в услуге и нужно дать взятку, то сделай это. Пословица звучит примерно так: "Положи на лапу, станешь большим шейхом". Многие пословицы говорят о покорности, униженности, непротивлении, советуют не спорить с властью, отдавая предпочтение долготерпению, повиновению воле судьбы.

Порожденные ощущением безысходности, многие пословицы сами помогали формировать общественно-психологический климат, в котором правитель мог бы злодействовать, не встречая сопротивления, "быть фараоном", а фараон в народном языке - символ угнетения и несправедливости.

Египтянин не любит нести личную ответственность, потому что он видит в ней и трудности и опасности, которые угрожают ему и его семье. Он не хочет иметь свое собственное, отдельное мнение. Есть пословица: "Спрячь свою голову среди других голов, иначе ее отрубят". Или: "Я первый, кто подчиняется, и последний, кто бунтует". Тип человека, который не говорит, не видит, не слушает.

Не таково положение людей, которые находятся при власть имущих, рядом с администрацией и ведут паразитический образ жизни. Они едят за счет феллахов, но они - слуги власти. Народ их не уважает, потому что тот, кто свое благополучие основывает на благополучии правителей и эмиров, не может вести достойную жизнь, становится карьеристом, прихлебателем.

Ряд пословиц рисует образ идеального правителя. Требования к нему у народа невелики, но, как говорится, "он - в одном вади, а народ-в другом вади", и его отделяют от народа его прихлебатели и слуги. Пословицы говорят: "Если хочешь, чтобы тебе подчинялись, то отдавай приказы, которые можно выполнить", "Не навязывай подданным слишком много солдат".

Но: "Если правитель будет умеренным, то разбегутся подданные", то есть если правитель будет править мягкой рукой, то его подданные разболтаются. Поэтому другая пословица дает жестокий совет: "Бей невинных, чтобы боялись и виноватые".

Отношения правителя и подданных - отсутствие взаимного уважения, сомнения, ненависть. Правитель никогда не чувствовал себя в полной безопасности, ощущая себя временщиком, которому грозили смерть или изгнание. Недаром одна старинная пословица говорит: "Сын правителя - сирота".

Простой человек не верит в силу закона и правосудие государственных органов. Взаимоотношения между кланами и семьями больше регулирует обычай кровной мести, видимо тоже пришедший в Египет вместе с аравийскими арабами, чем шариат и гражданские законы.

Однако чувства населения к власти сложны и противоречивы. Власть имущим не доверяют, их ненавидят, но им и завидуют, перед ними заискивают, хотя бы внешне. "Безмерное упрямство и непокорность сочетаются у египтян с подобострастием в манерах и речах", - отмечал еще Э. У. Лэйн. Жизнь, быт, хозяйственная деятельность, успех и благополучие отдельно взятого человека зависят от его способностей и усилий в меньшей мере, чем от хороших отношений с власть имущими. Лицемерие и лизоблюдство - распространенный порок, хотя поражена им прежде всего бюрократия. Иерархичность общества требует послушания и покорности, а непротивление усиливает деспотизм. Даже небольшой египетский чиновник рад, когда получает хотя бы толику реальной власти. Обладание местечком в чиновничьей иерархии он связывает с почетом и возможностью личного обогащения. До недавнего времени самым почетным делом для получившего образование считалось стать чиновником.

Если власть не предполагает ответственности, она на вкус многих сладка, начиная с нижайших степеней. Только так я мог объяснить поведение какого-нибудь явно бедного посетителя кофейни, который с царственным видом требует свою чашечку кофе или протягивает ноги, чтобы на его туфли навел блеск мальчишка-чистильщик сапог. С не меньшим удовольствием во время киносеанса иной зритель подзывает разносчика кока-колы или жевательной резинки, хотя у лоточника при входе в кинотеатр все это дешевле. Но приятно хоть на миг почувствовать себя пашой.

Чистильщик обуви

Без иерархии, без власти египтянин не представляет себе общества. "У кого нет старшего, тот покупает себе старшего", - говорит пословица, а другая утверждает: "Власть в деревне - на холме". Господствует убеждение, что начальство, публичная или духовная власть обязательно нужны. Народ издевается в пословицах и в шутках над власть имущими, но где-то в глубине души у египтян сидит тоска по сильному, но мудрому и справедливому правителю.

Особенность производственной и общественной структуры Египта в том, что борьба против центральной власти необычайно трудна. Она должна быть или всеобщей, или заранее обреченной, или должна быть заговором наверху, но тогда это не борьба против власти, а борьба за власть. Центр был сильнее любой провинции. Это объяснялось и тем, что разрубить кровеносную систему ирригации было невозможно. Наибольший упадок в стране наблюдался как раз в периоды появления элементов феодального сепаратизма - хотя бы в XVI веке накануне османского завоевания или в конце XVIII века перед экспедицией Наполеона, когда не то чтобы нарушалась целостность хозяйственного механизма, а просто он недостаточно поддерживался.

Доведенный до отчаяния народ к бунту против власти прибегал лишь в крайних случаях, но даже в этих редких случаях то были городские низы, а не крестьяне. Если не грозила смерть, феллах предпочитал терпеть.

Крестьянин не мог бежать куда-нибудь не потому, что был формально привязан к земле, а просто в стране не было другой земли, других источников существования. Вокруг простиралась пустыня.

Помыслы и устремления крестьянина сводились к тому, чтобы выжить. Феллах Египта, однако, первым на земле стал прибегать к пассивному сопротивлению, гражданскому неповиновению. Не выполнить приказ, утаить налоги, уклониться от выполнения невыгодного для тебя распоряжения, сказать "да" и тут же сделать все наоборот, "швейковать", употребляя чешское выражение. Этими методами феллах Египта владеет в совершенстве.

Большинство простых египтян были чужими в обществе, которое жило за их счет. Они не могли воздействовать на ход событий. Чужая, враждебная сила принимала решения и навязывала феллахам их исполнение, не принимая во внимание их интересы, мнения. Это убивало в них не только способность действовать во имя изменения реального положения дел, но и веру в их право на перемены, в свои способности осуществлять перемены.

Крестьяне почитают прошлое в условиях, когда нет надежды на будущее. "Тот, у кого нет старого, - у того нет и нового", - утверждает народная мудрость.

Отношение египтян к новому отличается осторожностью и подозрительностью. Когда я спросил крестьянина, наблюдавшего за работой трактора, хотел бы он стать владельцем такой машины, он осторожно ответил: "Трактор - хорошо: он пашет землю лучше, чем буйвол, его не надо кормить. Но трактор не дает молока и не приносит телят, как буйволица. Его нельзя забить, продать его мясо, кожу".

Крестьянин живет сегодняшним днем. Думать и планировать для него - тяжкая обязанность. Ведь сельскохозяйственное планирование, сельскохозяйственный год - это лишь повторение пройденного, раз и навсегда заведенный цикл смены сельскохозяйственных работ соответственно временам года.

Планируя или обещая сделать что-либо, египтянин обязательно добавляет самое распространенное в арабских странах выражение, которое знает практически любой человек, побывавший в них: "Иншалла" - "Если пожелает аллах". Вам обещают прийти через час, если аллах пожелает. Вам обещают починить холодильник или ботинки, принести покупку, приехать на автомашине, заказать билет или встретиться, не забывая добавить "Иншалла".

Видя, что власть постоянно лишает его права принимать решения, поставленный в жесткие рамки обычаев египтянин нередко лишается духа предприимчивости, инициативы. Из опыта предков он усвоил, что инициатива всегда наказуема или по меньшей мере бесполезна. От его личной предприимчивости мало что зависит. Спокойствие лучше всего сохранить в подчинении или хотя бы видимости подчинения, а инициативу возложить на других. Когда нет кого-то, кто готов принять на себя это решение, египтянин предпочитает бездействовать.

Но если власть, государство - и абстрактная сила и вполне конкретная в лице низших чиновников - занимается лишь тем, что пытается возложить ответственность на человека, на труженика, то его естественная реакция на это - уйти от ответственности, избежать ее. Разве не аллах за все несет ответственность? Разве не судьба ("кадар") определяет связь, последовательность, взаимозависимость событий? И разве не учит собственный опыт, что всегда и при всех обстоятельствах ответственность означала проигрыш, а не выигрыш? Принять на себя решение - значит принять на себя ответственность, а именно такой ситуации надо избегать.

"Одна из черт египетского крестьянина - уклоняться от решения проблем, рассредоточивать усилия в условиях обострения кризиса, когда требуется мобилизация решимости или сил для борьбы, для противостояния", - пишет Иззат Хигази. Это находит свое отражение в египетском фольклоре, в египетских песнях. Крестьянин несет свои жалобы к усыпальнице местного святого или к колдуну... Но это происходит после того, как крестьяне не могли найти живого существа, которому они могли бы пожаловаться.

Ни разливы Нила, ни воля власти непредсказуемы, и на них крестьянин не может воздействовать. Поэтому лучше полагаться на судьбу, на аллаха. Человеческие усилия, каковы бы они ни были, ничего не изменят. Поэтому лучше терпеть и покоряться.

"Терпение - добро", "Терпение - достоинство", "Терпение - прекрасно" - это самые распространенные в Египте пословицы. Их постоянно слышишь, их видишь выведенными вязью на бортах грузовиков, на витринах лавок, в учреждениях. "Терпение - лекарство от всех болезней, но недостаток терпения не лечит", - говорит пословица. Терпение, а не инициатива, не борьба стала путем к достижению желаемого. Это стало первой заповедью народа, идущей едва ли не впереди исповедания веры, и несокрушимой добродетелью. "Долготерпеливых любит аллах", - говорит пословица, ставя знак божественной благодати и мудрости на этом свойстве характера. Ты терпел при фараонах и римлянах, при византийцах и халифах, при султане и короле-всегда, во все времена. Терпи и сейчас, при капиталистах и помещиках, в зной и холод, в голод и жажду, в угнетении и унижениях, терпи и полагайся на везение. Недаром "Кырат удачи лучше феддана ума", - говорит пословица.

Если же тебе не повезет в этом мире, то воздастся в загробном. Единственной отрадой крестьянина становится надежда на справедливость и довольство в потустороннем мире. Религия в этом случае играет одну из своих основных функций, которую ученые называют компенсаторно-иллюзорной. Другая отрада крестьянина-появление детей. Поэтому терпи, египтянин, тогда ты выживешь. В терпении легче сохранить достоинство.

Терпение исповедуют низы, но его же проповедуют и верхи. Египетский социолог Хасан Ханефи назвал проповедь терпения в сочетании с упованием на потусторонние силы "опиумом для народа". Она облегчает и оправдывает гнет. Превращает бедность в достоинство. Призывает довольствоваться малым, не требовать изменения своей участи, убивает мысль о бунте, о сопротивлении, оправдывает эгоизм, паразитизм и роскошь верхов. Все к лучшему в этом лучшем из земных миров. Ничего нельзя изменить. Удел труженика - работать, уповать на аллаха и терпеть.

Выносливость, долготерпение, фатализм делают из египтянина хорошего солдата. "Из египетских крестьян можно подготовить отличных бойцов, - говорили мне наши офицеры, бывшие советники в египетской армии, - один на один египетский солдат не только не хуже израильтянина, но, пожалуй, лучше его". Они повторяли характеристику, данную египтянам Э. У. Лэйном полтора столетия назад: "Покорные властям, феллахи проявляют мужество и храбрость в междоусобных стычках. Из них выходят прекрасные солдаты". Но современная война требует принятия быстрых решений, инициативы, обязательности, точного соблюдения времени, координации действий в сочетании с элементами общей культуры, технического образования. Поэтому уже израильское подразделение в среднем нередко оказывалось сильнее египетского. Соотношение сил резко менялось на уровне частей или соединений, где простое арифметическое сравнение могло бы ввести в заблуждение.

Терпение предполагает сдержанность в поведении, в словах. Достойное, солидное поведение-необходимый атрибут людей пожилого возраста или стариков.

Но терпение и стремление к сдержанности в поведении и в выражении своих чувств отнюдь не означают бесчувствия. Эмоциональность египтян идет рука об руку с их терпением. Они легко возбуждаются и приходят в ярость, которая не знает границ. Их легко может спровоцировать малейший выпад. Еще Э. У. Лэйн отмечал: "У египтян легко вспыхивают ссоры, особенно среди простонародья, и тогда в ход идут проклятия по адресу отцов, матерей, бород и пр., оскорбительные эпитеты вроде "сукин сын", "сводник", "свинья"... Когда один из ссорящихся оскорбляет отца второго, тот обычно отвечает оскорблениями по адресу и отца и матери первого, а иногда и всего семейства. Угрозы могут сыпаться градом, но редко сменяются ударами. Правда, я видел несколько раз, как люди низкого звания в ярости кусали и хватали друг друга за горло. Я также видел примеры выдержки и терпения среди людей среднего и высшего сословий, когда их грубо оскорбляли. Я не раз слышал, как египтянин, которого ударил равный, восклицал: "Да благословит тебя аллах! Да отплатит тебе аллах добром! Ударь меня еще раз!"

Я не раз наблюдал уличную перебранку, когда страсти накаляются, в выражениях не церемонятся, криков много, но до драки дело доходит редко. Турок, например, в ответ на половину бранных слов, высказанных в такой ситуации, мог бы ударить. Но египтяне чувствуют границу и отходчивы. Вспыхнувшая ссора может быстро затухнуть.

"Мы, египтяне, любим шутку, мы - большие специалисты по шуткам,- пишет египетский социолог и юрист Сейид Овейс. - Мы любим песни и развлечения, однако вместе с тем мы - народ, который много печалится. Мы плачем, когда печалимся, плачем также, когда радуемся.

Мы громко смеемся, однако мало улыбаемся. Если мы плачем, то плачем во весь голос. Мы часто печалимся, однако редко гневаемся. Однако если мы гневаемся, то гнев охватывает нас, наполняет нашу грудь и парализует наше объективное мышление. Но если мы гневаемся, то быстро успокаиваемся. Гнев проходит, как молния".

Египетскую толпу легко возбудить. Это знают и политические и религиозные деятели. Эмоциональное воздействие, взаимопонимание оратора и слушателей достигаются с помощью красноречия и хорошим оратором без особого труда. Искусный оратор обращается прежде всего к чувствам, а не к рассудку. Явление это не уникальное, но для египтян характерное. Подлинным кумиром толпы был Гамаль Абдель Насер, но и Садата нельзя было считать заурядным оратором. Проповеди в мечетях по пятницам могут завораживать верующих. Египтяне любят находиться в массе, в толпе, участвовать в митингах, демонстрациях, которые многие из них воспринимают как редкое в жизни развлечение. При Садате крестьянам или городской бедноте платили за участие в демонстрациях бакшиш в размере одного-двух Фунтов, и люди криками, шумом, даже танцами старались "отработать" полученные деньги, не задумываясь над политическим смыслом сборища. Другой искусственный способ вызвать энтузиазм - использовать "заводил", находящихся в толпе. Они выкрикивают обычно в соответствии со смыслом произносимой речи, но нередко и без него, как правило в ритмической форме, лозунги, призывающие к преданности лидеру. Толпа с готовностью подхватывает их, особенно если энтузиазм искренен или стимулируется денежным вознаграждением, создавая единство или видимость единства говорящего и слушающего, лидера и народа. Наконец, специальные агенты полиции или правящей партии следят за тем, чтобы не допустить враждебные выкрики. Не удивительно, что массовые приветствия египтян производят впечатление даже на искушенных политических деятелей Запада, давно уже не знакомых с таким накалом эмоций.

Египет за последнюю четверть века знал три массовых эмоциональных взрыва, выражавших и политические настроения. Первый - после речи Гамаль Абдель Насера, в которой он сложил с себя полномочия президента вслед за поражением в войне 1967 года. Диктор, ведший тогда программу, не смог говорить после его выступления, захлебнувшись слезами. На несколько минут по всей стране наступила тишина, и затем разом вырвался многомиллионный крик: "Ля!!!" (Нет!). Рыдающие толпы запрудили улицы всех городов от Асуана до Александрии, бушевали всю ночь, выражая преданность президенту. Политики и генералы, обсуждавшие кандидатуру преемника Насера, были сметены, как щепки. Насер остался у власти.

Второй раз толпы вышли на улицы три с небольшим года спустя, провожая гроб с телом президента Насера. В Каире было пять миллионов человек, охваченных неподдельной скорбью.

Каир с холма цитадели кажется таинственным восточным городом

Время Садата тоже знало общенациональный размах народных эмоций, на этот раз негативных.

Есть предел, ниже которого долготерпение египтян взрывается бунтом. Миллионы разгневанных людей, которые в январе 1977 года вышли на улицы египетских городов в ответ на решение правительства поднять цены, - редкий, но яркий пример такого рода.

18 января было объявлено о повышении цен на хлеб, сахар, рис, бензин, газ. Государственные субсидии на товары широкого потребления уменьшались, и соответственно росли цены. Многие, если не большинство, жили тогда на десять пиастров в день, что означало двухразовое питание - лепешки, бобы, немного зелени. Увеличение расходов хотя бы на один пиастр ставило их на грань голода. Элементы напряженности витали в воздухе накануне демонстрации. Те, кто питался бобами и лепешками, видели алчных нуворишей, нагло демонстрировавших свои богатства. Мимо тех, кто висел на подножках переполненных автобусов, проезжали роскошные автомашины размером почти с этот автобус, в которых сидело по одному человеку. Люди, получавшие в месяц по пятнадцать фунтов на семью, читали сообщения с краже многих тысяч и даже миллионов фунтов. Ожидая повышения цен, торговцы придерживали продукты на складах, и из магазинов стали исчезать сахар и рис. Волнения начались стихийно сразу же после сообщения о повышении цен в промышленном пригороде Каира - Хелуане. Забастовка охватила несколько предприятий, в том числе военных. Рабочие вышли на улицы и построили баррикады. Часть рабочих устремилась к центру города - площади ат-Тахрир, где к ним присоединились студенты университета Айн-Шамс. Они направились к зданию Народного собрания с петицией протеста, однако полиция оттеснила демонстрантов, применив слезоточивые газы.

В центре Каир местами похож на современный европейский город

Сотни тысяч людей запрудили город. Из старых автомобильных покрышек сложили баррикады и подожгли их. Полиция стала стрелять. Сотни людей были убиты и ранены. Демонстранты вооружились палками и камнями. В рабочих кварталах были подожжены здания полицейских участков. Демонстранты пытались прорваться в управление безопасности Каира, но были остановлены усиленными нарядами полиции. В Гизе, на левом берегу Нила, на улицу вышли студенты Каирского университета.

Демонстранты срывали и уничтожали рекламы иностранных товаров, громили магазины, где продают предметы роскоши, помещения дорогих гостиниц типа "Шератон", били стекла легковых автомашин, поджигали полицейские и пожарные автомобили.

В Александрии демонстрации приняли еще более ожесточенный характер. Они проходили с утра до позднего вечера. Силы безопасности применили гранаты со слезоточивым газом и открыли огонь. Горели здания полицейских участков, некоторых магазинов, провинциальное отделение Арабского социалистического союза.

В момент накала демонстрации я находился на улице Каср аль-Айни, ведущей к площади ат-Тахрир. Демонстранты скандировали лозунги: "Наши дети голодают!", "Долой спекулянтов и воров!", "Хлеба, хлеба!" Люди несли портреты покойного президента Насера.

Демонстранты шли с правого берега Нила на левый. Сверкающие машины, двигавшиеся им навстречу, не успев развернуться, дали задний ход, словно в кинофильме, который стали крутить с конца.

В первый день волнений положение в городе до самого вечера оставалось неясным. Нужно было готовить корреспонденцию в редакцию, и мы с женой рискнули выехать в город, подбирая по дороге случайных прохожих. Жена сидела за рулем, а я по пути расспрашивал людей о том, что, где и как происходило. Полутемный Каир был тих, но грозен и напряжен. Лишь изредка где-то раздавались выстрелы. На улице Пирамид зияли окна разгромленных и разграбленных увеселительных заведений. Все рекламы иностранных товаров, практически недоступных населению, были разбиты, Университетский мост был пуст. Обитатели аристократических кварталов спрятались за опущенными жалюзи. Дальше к старому городу людей стало больше. На площади Атабы, видимо, произошло настоящее побоище - вся она была усыпана камнями и битым стеклом. Одну из улиц перегораживала горящая баррикада, другую - отряд полицейских в касках и со щитами против камней в руках. Улица, ведущая к "Аль-Азхару", была полна людьми. Мы неразумно повернули в ту сторону. В нашу машину набились подростки, несколько человек уселись на капот и багажник. По их репликам я понял, что мы были для них чужими, враждебными людьми. Дело решали секунды. Вот-вот могла начаться расправа. Я успел выкрикнуть по-арабски: "Грех! Проклятие аллаха будет на вас! Что вы хотите сделать с добрыми, честными людьми!" На несколько мгновений они оторопели. Мы успели развернуться и направить автомашину в сторону полицейских. Ребята спрыгнули с капота и багажника, оставшиеся высыпали из машины, не доезжая до отряда полицейских. Мы повернули в сторону единственной свободной улицы, где не было ни баррикад, ни полицейских.

Жалюзи и балконы спасают от летнего солнца

Погасли фонари. Лишь кое-где пылали костры. Мост Абу-Аля, ведущий в район Замалек, где мы жили, оказался блокирован баррикадой из горящих автопокрышек. Мы добрались домой кружным путем, опять через Университетский мост.

Собранный мной материал я передал на следующий день, и он попал в газету. А двадцатого вновь передал корреспонденцию, выжимки из которой были опубликованы. Наспех сделанный оригинал сохранился в архивах редакции, и мне кажется, что, несмотря на стилистические погрешности, он передает настроение тех дней. Привожу его как документ в слегка сокращенном виде:

"Каир, 20 января (соб. корр. "Правды"). Два дня над Каиром бушевала пыльная буря, вырывая с корнем деревья и раздувая пламя пожаров. Вчера в Каире и по всей стране с еще большим размахом, чем в первый день, шли антиправительственные демонстрации. Горели баррикады и отдельные здания в районах Баб-эль-Хальк, площади Рамзеса, ат-Тахрир, Моски, Ораби. Горели бензоколонки, баррикады из старых автопокрышек на железной дороге Каир - Александрия, Гиза - Верхний Египет, ряд полицейских участков.

Верхний Египет. Небольшой городок

Происходили столкновения демонстрантов с силами безопасности. В полицейских летели камни и палки. Плыло ядовитое облачко слезоточивых газов. Слышалась стрельба.

Примерно в час дня был опубликован приказ министра внутренних дел, в котором он разрешил полиции открывать огонь по демонстрантам и вновь, не приведя ни малейшего доказательства, возложил ответственность за события на "коммунистов-подстрекателей". Стрельба началась по всему городу. Полиция не смогла справиться с положением, и в город были введены войска - мотопехота и парашютно-десантные части. Они оцепили главные правительственные учреждения, почту, телеграф, банки, здания газет, мосты, железнодорожные станции. Официально опубликовано, что число убитых в Каире достигло 29 человек, а раненых только в центральных районах столицы, не считая левобережной Гизы и окраин, - 267 человек. Вчера не работал весь городской транспорт, отменены занятия во всех учебных заведениях. Большая часть лавок, кафе, ресторанов, кинотеатров закрыта. Отменены спортивные соревнования. Жизнь в египетской столице парализована. В Каире и его окрестностях, в Александрии, Суэце и ряде других городов введен комендантский час с 4 часов дня до 6 утра. В ряде районов города ощущалась нехватка хлеба, поэтому из действия комендантского часа исключены рабочие хлебопекарен.

Фелюги - все еще распространенное средство транспорта

Район Гелиополис был полностью отрезан от остального города. Частично сократил свои операции Каирский аэропорт. Одним из главных центров сопротивления полиции стала привокзальная площадь Рамзеса, где дым окутывал колоссальную статую фараона. На многих железных дорогах разрушены шпалы и посты. В районе железнодорожной станции Имбабы (в Гизе) против демонстрантов были использованы броневики.

Несомненно, что среди демонстрантов кое-где затесались и уголовные и просто безответственные элементы. Однако само направление народного гнева свидетельствует, что он носит социальную и политическую окраску, хотя и выражается стихийно. "Народная вспышка в нашей стране немедленно превращает тех, кто сидит на мешках с золотом, в сидящих на пламени костра", - пишет в газете "Аль-Ахрам" старейшина египетской литературы Тауфик аль-Хаким. Вчера на улице Аль-Харам, ведущей к пирамидам, и на площади Оперы были сожжены казино, кабаре, ночные клубы, скрытые публичные дома, где египтяне-нувориши и саудовцы швыряли за один вечер столько, сколько квалифицированный рабочий получал за десять лет. Повсеместно громили полицейские участки. Демонстранты пытались прорваться к министерству внутренних дел, но были отброшены. Разгромлен ряд местных отделений правящей Социалистической партии Египта. Всеегипетская федерация профсоюзов распространила заявление, в котором осуждала решение правительства поднять Цены.

В Александрию войска были введены уже вчера ночью. Они заняли позиции в городе и вместе с полицией пытались предотвратить демонстрации. Завязались бои населения с войсками и полицией. Были построены баррикады. Главный стадион Александрии стал военным лагерем, где сосредоточились парашютно-десантные части. По предварительным подсчетам трех больниц, приведенным газетами, в Александрии убито и ранено 250 человек, из них четвертая часть - солдаты и полицейские. Газеты, радио и телевидение обращаются к населению с призывами к спокойствию, но пока не решаются повторить домыслы насчет "подрывных коммунистических элементов", потому что размах народных выступлений таков, что признание роли коммунистов означало бы отождествление их с широкими слоями народа. С увещеваниями и призывом к спокойствию по радио и телевидению выступил шейх мусульманского университета Аль-Азхар... (Приняла Петренко. 14.45. Связь прервана)."

"Правящие круги явно растерялись перед силой народного взрыва. Правительство объявило о приостановке своего решения поднять цены. Подал в отставку заместитель премьера аль-Кайсуни, творец экономической политики правительства, направленной на затягивание поясов, известный своими связями с западными банками и аравийскими нефтяными магнатами. Премьер-министр Мамдух Салем отказался ее принять. Несколько раз собирались на совещания премьер-министр Мамдух Салем и председатель Народного собрания Сейид Марей... (Приняла Подтяжкина. 17.40. Связь опять прервана)."

По телефону из Каира за 20 января 1977 года.

Передаю последний абзац.

"Сегодня продолжалась забастовка на предприятиях тяжелой промышленности в Хелуане. Однако египетская столица начала принимать обычный вид. Ночью улицы подмели и убрали следы вчерашних столкновений. Уже действовала значительная часть городского транспорта. Длительность комендантского часа сокращена. Но грузовики и бронетранспортеры с солдатами и полицейскими, оставшиеся в городе, напоминали, что обстановка еще полностью не нормализовалась".

Передаю абзац в середину корреспонденции после описания событий в Александрии: "Эти данные не включают легкораненых и тех, кто получил медицинскую помощь в других больницах. Весь день продолжало гореть здание Арабского социалистического союза и ряд других учреждений. Ожесточенные столкновения произошли между повстанцами и полицейскими у здания телефонной станции. Были убитые и раненые с двух сторон. Ряд александрийских больниц настолько переполнен ранеными, сообщает газета "Аль-Ахрам", что новых пациентов отказывались принимать.

Забастовками и демонстрациями были охвачены Мансура, Эль-Бухейра, Даманхур, Асуан, Кена, Асьют, Заказик. Повсюду проходили столкновения населения с полицией и войсками, горели полицейские участки, здания резиденций губернаторов. В Суэце демонстранты овладели складом оружия и боеприпасов и начали бой с отрядом сил безопасности. Число убитых и раненых только в Суэце - несколько десятков (Приняла Петренко, 20.30)".

Египтяне добились отмены решения о повышении цен. Их гнев утих. Репрессивный аппарат действовал все жестче. Было арестовано несколько тысяч людей, обвиненных в "коммунистическом заговоре". Народ пока терпел и молчал. Египтяне быстро возбуждаются и быстро успокаиваются. Это справедливо и для отдельного человека и для толпы. После бурных январских событий люди вернулись к повседневным делам и заботам. Но не все. В армии уже зрел заговор против президента.

Когда Садата убили, ему устроили похороны. Они проходили в столице. Народа и скорби явно не хватало. За гробом Садата шло шестьсот человек. "Народ безмолвствовал".

Однажды египетский литератор Ибрахим Абдель Кадер аль-Мазни упрекнул своих соотечественников в том, что они предаются роскошной жизни и лени, уходят от борьбы. Острый и умный взгляд другого писателя, Нагиба Махфуза, сразу отметил, что эти высказывания не могут быть применимы к народу, большинство которого - трудящиеся, а они-то живут, по словам писателя, согласно лозунгу: "От каждого - по его возможностям, и каждому столько, сколько ему могут воспомоществовать при его жизни".

В полемике между двумя египетскими литераторами, разгоревшейся в конце шестидесятых - начале семидесятых годов, отразились старые разногласия в оценке трудолюбия египтян. Любой мало-мальски здравомыслящий наблюдатель отметет как расистские обвинения египетского народа в лености. О трудолюбии феллаха мы уже говорили. "Праздность - черта, характерная для всех слоев населения, за исключением тех, кто вынужден добывать пропитание тяжелым физическим трудом... - отмечал еще Э. У. Лэйн. - Носильщик, конюх, бегущий перед хозяйской лошадью, лодочник, которому в тихую и жаркую погоду часто приходится с берега тянуть и вверх по течению,- такие люди трудятся в поте лица своего".

Э. У. Лэйн описывал быт и нравы египтян, прежде всего в городе. Он не упомянул феллахов только потому, что их труд и трудолюбие очевидны.

Трудолюбие - отличительная черта подавляющей части населения. Мы уже говорили, что феллах работает в жару и холод, в жидкой грязи или на сухом поле, нередко полуголодный. Он и его семья кормятся трудом. И здравый смысл, и опыт, и унаследованный от предков инстинкт требуют от него трудолюбия. Цикл и виды сельскохозяйственных работ определены с незапамятных времен. Традиционные формы социальной организации и идеологии соответствующими методами - принуждением, убеждением и моральным вознаграждением - побуждают его к трудовой деятельности.

Однако, попав в город, оторвавшись от привычных трудовых и социальных условий, вчерашний феллах не всегда сохраняет свое трудолюбие. Новые, современные формы труда и производства требуют иной трудовой дисциплины, иного отношения к труду, ломки привычек и психологии. Все это происходит не за один день и не за год. Египтянина угнетают современные стандарты, которые требуют исполнения работы в срок, или точные часы встречи. Необязательность в смысле времени - довольно распространенная черта египтян, и отнюдь не только в наше время. "Очень редко египтянин выполняет приказ с точностью: почти наверняка он предпочтет делать все по-своему и вряд ли закончит работу к обещанному сроку", - писал Э. У. Лэйн.

В современном производстве, в современной сфере деятельности занята небольшая часть вчерашних крестьян, переселившихся в города. Безработица и полубезработица, затягиваясь, превращаются в постоянное состояние. Они разлагают людей, разрушают их привычку к труду, создают паразитические настроения.

Главным препятствием (если не считать болезни и плохого питания) на пути увеличения трудовых усилий, как и инициативы, предприимчивости, служит социально-политическая система и груз прошлого. Кто лучше и больше трудился, с того больше брали налогов. Увеличение трудовых затрат свыше привычных, традиционных, как правило, не вознаграждалось соответствующим ростом жизненных благ. Стимула к росту производительности труда не было.

Трудовая этика египтян, да и практически всех народов Ближнего и Среднего Востока, предусматривает не любовь к труду как к таковому, а стремление к плодам этого труда. Возможность уменьшить трудовые затраты ценится выше плодов от больших усилий. Еще Э. У. Лэйн писал: "Даже рабочие, особенно жадные до денег, тратят по два дня на работу, с которой можно управиться за сутки, и способны отложить выполнение самого выгодного заказа ради того, чтобы полежать, для того, чтобы понежиться и выкурить трубку".

Известное изречение "время - деньги", высказанное в трактатах Бенджамина Франклина и ставшее лозунгом капиталистической деловитости, не находит отклика в душах большинства египтян. Зачем спешить, если спокойствие желаннее приобретательства, если кейф прекрасен? Разве не говорит пословица: "Поспешность-от черта"? Египтяне согласятся с тем, что труд - богоугодное дело, но отнюдь не станут считать грехом обеспеченную праздность, бесполезную трату времени. Они не считают труд предначертанной свыше целью существования человека.

Сошлюсь на собственные наблюдения. Наш бавваб - мужчина, выполнявший в доме функции и дворника и консьержа, едва ли не большую часть времени величественно восседал на стуле у парадного подъезда. Парадную лестницу он мыл не очень регулярно, но зато с мылом, а к черному ходу не прикасался. Грязь и выброшенные вещи оттуда убирали мусорщики-заббали, взрослые и подростки, приезжавшие в тележках, запряженных осликами. Или другой пример. Мойщик автомобиля не раз нанимал безработных или мальчишек, чтобы они протирали автомашины жильцов, предпочитая провести часок-другой с баввабом за разговором и чашкой кофе.

Египетские рабочие-эмигранты пользуются спросом в арабских нефтедобывающих государствах. Конечно, их трудовые навыки несравнимо выше, чем у бывших кочевников. Зарплата у эмигрантов, по египетским стандартам, очень высокая, а контроль за трудом - жесткий. За границей они работают иногда на износ, но идеал большинства - вернуться домой, чтобы отдохнуть от трудов.

Труд всегда был тяжкой повинностью, а трудящийся - униженным, угнетенным членом общества или, точнее, человеком вне общества. Не удивительно, что для феллаха, рабочего, ремесленника плоды труда - досуг и отдых - важнее самого труда. Отношения к труду как к религиозному или общественному долгу или осуждения праздности состоятельного человека общество в Египте, как и в других мусульманских странах, в целом не знает. Хотя есть и пословицы, славящие трудолюбие, и соответствующие предания о жизни и деятельности пророка Мухаммеда. Высший идеал обычного египтянина - райское блаженство, предусматривающее все доступные воображению наслаждения при полной праздности.

Отношение к труду с позиции его результата перекликается и с отношением к наживе. Конечно, за исключением искренних дервишей или убежденных революционеров, любой египтянин хотел бы иметь больше материальных благ, чем у него есть. Среди египтян попадаются хваткие бизнесмены, беспощадные эксплуататоры,торговцы, которые поклоняются только золотому тельцу. Но и алчный египтянин не лишен, пожалуй, приступов щедрости. Этого от него требует общественное мнение, религия, здравый смысл. Вспомним одно из эгалитаристских положений ислама: "Легче верблюду пролезть через игольное ушко, чем богатому попасть в рай".

Свойства эти у египтян - отнюдь не производные нашей эпохи. Сошлюсь на Э. У. Лэйна, писавшего: "Египтяне и щедры и жадны одновременно. Совмещение двух столь противоположных качеств в одном характере удивительно, но так уж устроен этот народ". Его замечание в большой степени справедливо и для наших дней.

Ни пуритански-аскетический образ жизни периода первоначального накопления капитала, ни апофеоз жадности бальзаковского Гранде не находят себе аналогов в египетском обществе. Египтянам не придет в голову считать доходность своих занятий и высокую прибыль нравственным и богоугодным делом. Слова идеологов европейского пуританства "Не для утех плоти и грешных радостей, но для бога следует вам трудиться и богатеть" вызовут в Египте недоуменную улыбку и пожатие плеч.

Тяжелая жизнь, гнет, бедность, несытый стол не лишают египтянина жизнерадостности. Его любовь к шутке, острому словцу, анекдоту, юмору, злой сатире - всему, что они обозначают словом "нукта", - поражает. Ни у кого из других народов Востока я не встречал такого чувства юмора, как у египтян. У турок юмор ближе к нашему, русскому, но не так распространен, как в Египте. "В шутке - лекарство", - говорит египетская пословица.

"Нукта" - иногда оборона, иногда - нападение. Она помогает египтянину сохранить жизнерадостность в обстоятельствах, толкающих к унынию и упадку настроения, преодолеть тоску и горе, всласть поиздеваться над эксплуататорами или чиновниками, восстановить хотя бы на миг униженное человеческое достоинство, показать хотя бы фигу в кармане. Оскорбленный человек через "нукта" выпустит пар гнева и восстановит душевное равновесие, не предприняв никаких действий.

Некоторые египтяне не просто уходят от тяжелой действительности в глухую оборону, а бегут от нее. Чувство безнадежности, невозможности изменить жизнь, унижения заставляют немалое их число искать забвение в наркотиках. Запрет ислама на их употребление не менее строг, чем запрет на употребление алкогольных напитков. За пьянство, торговлю алкоголем не наказывают. Торговля наркотиками - тяжкое преступление. Однако их употребляют куда больше, чем вино, виски, водку.

Одной лишь дешевизной и доступностью наркотиков этого не объяснишь. Алкоголь в больших количествах отупляет, оболванивает. В маленьких он временно повышает активность, агрессивность. Египтянин ищет успокоения, умиротворения, сновидения наяву, фантазии. Это дают наркотики. Не сходя с места, он становится свободным, сильным, богатым, счастливым. Наркоман - не просто слабый человек, не способный к борьбе. Он - человек, переживший упадок духа, долгий период разочарования, отчуждения от общества, неверия во власть и справедливость. У человека, одурманенного наркотиками, на краткий миг как будто бы решены все проблемы бытия, философии и религии, все противоречия заменяются гармонией, уходит душевная боль. Фатализм в наркомании находит свое высшее выражение. Но наркотики означают все убыстряющуюся моральную и физическую деградацию, распад человеческой личности.

Опиумом и гашишем в Египте торгуют почти в открытую. Во многих кофейнях в наргиле - курительный аппарат, в котором при вдохе дым проходит через воду, - вместе с табаком закладывают комочек наркотика. Это или опиум - высушенный сок незрелых семенных коробочек специального сорта мака, или гашиш - смесь смолистых веществ, выделяемых соцветиями индийской конопли.

Оба наркотика известны на Востоке с незапамятных времен. Гашиш употребляли и суфии, чтобы довести себя до состояния экстаза. Курильщика гашиша, или - ближе к арабскому произношению - "хашиша", называют "хашшаш". Во времена крестовых походов бесстрашных воинов-убийц из секты исмаилитов, которых шейхи подсылали для расправы с предводителями рыцарей-крестоносцев, одурманивали гашишем. В просторечии множественное число от "хашшаш" - "хашшашин". Отбросив "х" и изменив "ш" на "с", мы получим слово "ассасины", пришедшее в нашу историческую литературу из западноевропейских языков. А в английском, французском, итальянском языках глагол "убивать" того же корня.

Кухня на колесах

К счастью, наркотики в Египте употребляют все же немногие, хотя число наркоманов растет. Зато чай пьют очень крепкий, изготовляя почти чифирь, и очень сладкий. Обычай пить чай египтяне переняли у английских солдат во время первой мировой войны. Беднейшие слои населения пристрастились к нему настолько, что даже многократное повышение цен не сократило его потребления.

Употреблением кофе мир обязан арабам. Его действие открыли, видимо, в XIII-XIV веках. Йеменцы и эфиопы оспаривают право считаться его первооткрывателями. Опять-таки именно суфии стали использовать бодрящие свойства кофе для экстатических танцев и ночных бдений. Во времена пророка Мухаммеда кофе не знали, поэтому некоторые улемы яростно оспаривали и в Египте, и в других странах его дозволенность. Новый напиток то разрешали, то запрещали, пока он себя не утвердил и не легализовался. В Европу кофе попал через турок. В наши дни без чашечки кофе или небольшого, похожего на мензурку стакана чая не обходится в Египте деловая встреча или дружеская беседа. Эти напитки пьют в самом фешенебельном кафе столицы - "Гроппи" и в самой захудалой кофейне в отдаленной деревне. Египтяне любят не спеша выкурить наргиле и выпить чашечку кофе со стаканом холодной воды в многолюдной кофейне, глядя на толпу, проходящую мимо.

Но мы отвлеклись...

И осознанное и инстинктивное чувство противоположности интересов отдельного человека, группы и государства, власти привело египтянина к максимальной осторожности, ставшей для многих второй натурой. Люди научились скрывать свои мысли, чувства, намерения, говорить вслух то, что от них ждут, но во что они не верят, думать одно, а произносить другое, резко ограждая от внешнего надзора свой внутренний мир, круг своих подлинных интересов. Доверяют только своим родственникам или близким. Чужак вообще подозрителен, а власть имущий - всегда чужак. Египтяне традиционно знали много тайных обществ и секретных организаций.

"Язык твой - враг твой" - эта пословица существует и в Египте в нескольких вариантах. Народная мудрость утверждает: "Язык - твоя крепость, охраняешь его - он защищает тебя, предашь его - он предаст тебя".

"Мы говорим то, в чем мы не убеждены, и мы убеждены в том, что не говорим, - пишет египетский социолог Хасан Ханефи. - Мы видим и не говорим. Наша пословица: "Храни свой секрет, и ты будешь хозяином положения". Мы слышим и не говорим: "О сердце! Слушай слова, а само молчи". Мы избегаем свидетельствовать: "О мой глаз! Он видел, но не замечал, что-то случилось, а я сидел в своем доме". Мы предпочитаем ничего не слышать, чтобы ничего не говорить: "Одно ухо залеплено глиной, а другое - тестом"".

Много раз в деликатных или сложных обстоятельствах я убеждался, насколько труден прямой и откровенный разговор с египтянином. Но он труден и между самими египтянами. Собеседник нередко скрывает свои убеждения, мысли и хочет прежде всего узнать ваши мысли и убеждения, а затем уверить вас, что согласен с ними. Египтянин должен выяснить, насколько можно доверять собеседнику, выслушать его, взвесить, прикинуть: а какой смысл скрыт между строк, нет ли тут двойного дна, уловить, когда "да" означает "нет" или "может быть", а когда "нет" означает "да" или тоже "может быть". Разговор стал искусством и средством к достижению какой-либо цели, особенно если египтянин ведет его с иностранцем или с власть имущим или думает, что его собеседник - власть имущий. Выяснить подлинные намерения собеседника - нелегкая задача.

В Египте и среди простого народа, и в литературе, и в поэзии, и в журналистике распространено двойное толкование слов, скрытый смысл, запрятанный под обычными фразами, понятный лишь посвященным. Одна из причин этого - влияние суфизма и суфийского наследия. Суфии предпочитают объясняться символами, намеками, которые остаются книгой за семью печатями для непосвященных и тем более недоступны власть имущим или ортодоксальным улемам.

В этом смысле Египет не уникален. В Иране я сталкивался с подобным же способом маскировки сокровенных мыслей и намерений, но там оно распространено еще более и достигло еще более изощренных форм - сказывается традиция шиизма, религии угнетенных, символичность и двойное дно персидской поэзии, сказывается история преследования шиитов со стороны их правителей - суннитов.

Египтяне нередко говорят обиняками, ходят вокруг да около темы. Если нет уверенности в положительном исходе беседы, в достижении цели, если собеседник не понял или не захотел понять намека, египтянин все равно доволен: ведь он не получил отрицательного ответа, не испортил отношений, "не потерял лица". "Прощупывание пульса" - важнейшее предисловие к началу важного разговора.

За обычными словами в серьезном, остром разговоре порой трудно найти мысли. Главная цель произнесенного слова - подготовить собеседника к тому, чтобы он воспринял высказанное тобой, а вторая цель - расположить его к себе, сблизиться с ним. Поэтому египтяне очень редко позволяют политическим или научным конфликтам испортить личные отношения. Острая политическая борьба - одно, а личная вражда - другое дело. Личные связи не всегда совпадают с партийной преданностью, а тем более с политическими или философскими убеждениями. Газетные полемисты, обменивающиеся язвительными и порой оскорбительными выпадами или эпитетами, могут по вечерам вместе играть в домино или крикет в одном клубе.

Умение говорить то, что от тебя хотят услышать, - искусство, которым египтяне владеют в совершенстве, которое сбивает с толку многих иностранцев. "Ба! Да ведь это марксист и наш подлинный друг!" - может воскликнуть после беседы с каким-нибудь египтянином молодой советский дипломат, только что прибывший в Каир. "Вот истинный сторонник западных ценностей и друг США!" - убежденно произнесет американский бизнесмен, поговорив с тем же самым египтянином. В обоих случаях египтянин был искренен и честен... перед самим собой. Он просто хотел сделать приятное собеседнику, расположить его к себе, заручиться дружбой... на всякий случай, а слова - они и есть слова.

В Египте удивительно легко устанавливаются поверхностные контакты и псевдодружеские отношения даже в период официальной враждебности между странами. Их облегчает обычная египетская вежливость и гостеприимство. Но подлинное доверие, дружба и откровенность - дело трудное. Если иностранцу удалось внушить доверие, завести настоящих друзей, он может чувствовать себя королем.

Еще одно проявление суфийского влияния, тесно связанное с тем, о чем только что шла речь, отделение внутреннего от внешнего, сути от ее внешнего, словесного оформления, от формы. Внутреннее - всегда важнее. В глазах суфиев жалок человек, отдающий предпочтение внешнему. Египетские пословицы осуждают тех, кто пускает пыль в глаза, у кого внутреннее содержание совершенно не соответствует внешнему поведению. "На брюхе шелк, а в брюхе - щелк" - эта наша пословица имеет точный эквивалент в египетских народных изречениях. Они же с усмешкой говорят: "Он, как павлин, любуется своими перьями" или "Не каждый, кто взгромоздился на лошадь, - всадник". Или еще злее: "Внутри - хам, зато какие манеры!"

"Душа нараспашку" - и у нас эта черта характера вызывает все-таки оттенок иронии, хотя в принципе считается положительной. В Египте "душа нараспашку", особенно по отношению к чужаку, - немыслимое свойство характера.

В кругу семьи говорят об одном, в кругу друзей - о другом, а уж для всеобщего сведения и перед чужими - о третьем. Поэтому средствам массовой информации большинство просто не доверяет, отыскивая подлинный, сокровенный смысл за правительственной пропагандой. В этих условиях слух нередко приобретает достоверность факта.

Суфии утверждают вечную противоположность внешнего и внутреннего. Однако народный инстинкт и стремление к идеалу все же выше всего ставят единство между внутренним и внешним и осуждают разрыв как нечто ненормальное: "Подобно слою масла в лампе: сверху - огонь, а внизу - вода".

Но идеалы для египтян - на то и идеалы, что труднодостижимы, а чаще совсем недостижимы. В жизни не только убеждение и слово, но тем более слово и дело отнюдь не всегда совпадают. "Раздвоенность египетской натуры проявляется еще и в резком различии между словом и делом, - пишет Хасан Ханефи. - Часто заявляют то, что не делают, а делают то, о чем не заявляют. Слова стали особым полем псевдодеятельности, на котором возводят псевдосооружения и где существуют псевдореалии. Достаточно, чтобы говорящий красноречиво высказался о какой-то проблеме, будто эта проблема действительно существует. Достаточно упомянуть о решении проблемы, и кое-кому кажется, что она уже решена".

Не будем принимать саркастические слова египетского социолога за абсолютную истину: разговором о хлебе не накормишь голодного. Ханефи просто заостряет реальную проблему, существующую в египетском и в целом в арабском обществе. Народная пословица иронизирует: "Услышал шум мельницы, а муки-то нет", "Шума много, а драки нет". Но в жизни речь, слова зачастую приобретают самостоятельное существование, независимое от дела. Эффектное, соответствующим образом поданное заявление уже становится событием хотя бы на время, даже если жизнь не подтвердит сказанного.

Одна из причин этого - отсутствие для большинства реального поля деятельности. Слова превращаются в способ иллюзорного действия, дают надежду убежать от действительности, которую невозможно изменить и которой нечего противопоставить. Поэтому слова без содержания, слово ради слова, слово, не подразумевающее действие, стали характерной чертой общества в Египте, да и во многих других арабских странах.

Толчея воды в ступе, разрыв между словом и делом - характерная особенность религиозных догматических упражнений, которые оказывают столь значительное влияние на формирование психологии и образа мышления верующих. "Толкование" какого-либо священного текста, как правило, означает повторение одной и той же мысли другими словами. Но толкователь при этом "выигрывает", потому что не несет никакой ответственности за свое "толкование", в котором нет ни грана нового.

Потенциальная творческая общественная энергия уходит в слова в том случае, если дело оказывается недостижимым или невозможным. Занимаются определением, описанием намерения, потому что способы исполнения намерения не знают. Наследие средневековья? Да. Но какого? Именно в раннеисламском средневековье, эпохе творческого, синтезирующего ислама, этого не было. Застой, самоуспокоенность, упадок привели к догматическому повторению слов, к словам ради слов.

Слова нередко завораживают египтян и вообще арабов. Красноречием упиваются и произносящий слова и слушающий их. Арабы любят свой язык и справедливо гордятся им. Не проходя через фильтр логики или размышления, слова сразу воздействуют на эмоции. Звучный, богатый, синонимичный арабский язык был одной из основных форм проявления арабского художественного гения, для которого ислам закрыл путь в живопись и пластику. Опять же говорить, а не действовать - самое безопасное. "Лающая собака не кусает". Может быть, лучше всего следовать совету другой пословицы: "Воспользуйся словами шейха, но не его делами".

Но не всеми "словами шейха" воспользуешься. Египетское общество - мужское общество. Отношения с женщинами жестко регламентированы обычаем и шариатом. Существует полиция нравов. В городах, да и в состоятельных семьях в деревнях требуют, чтобы женщина закрывала тело и волосы, оставляя открытыми лишь лицо, кисти рук и ступни ног. Но, чем больше запрета, тем больше соблазна. Чем больше одежды, тем сильнее хочется оголиться... по большей части хотя бы на словах. Святоши осуждают "испорченность нравов" на Западе, но сластолюбиво рассматривают легко одетых европейских женщин и часто говорят о вопросах пола. Об интимных сторонах человеческих отношений начинают говорить с детства. А сколько на эту тему разговоров среди молодежи, особенно при поздних браках мужчин!

Как египтяне относятся сами к себе? Для большинства их родина - "Умм ад-Дунья" - "Мать мира", мировой цивилизации. Египтяне - лучшие люди на земле и конечно же лучшие из арабов, обладающие всеми известными человеческими достоинствами. Подобного рода самооценками полны средства массовой информации, литература, выступления ораторов.

"Первая национальная черта и историческая задача египтян в том, что они творят цивилизацию, - писал популярный каирский литератор Хусейн Фавзи, автор книги "Египетский Синдбад". - Египтянин был золотом сверхчистой пробы. Место его было в царстве на небесах". Национальный характер египтян не могла изменить история, и они "всегда египтизируют своих завоевателей", добавлял он.

Полемизировать с такими высказываниями так же трудно, как и соглашаться с ними. Подобные сентенции - продукт не научного анализа, а эмоций, результат личного жизненного опыта автора или его претензий, суммы его собственных взглядов или предрассудков, плод художественного воображения.

Для значительной части египетской интеллигенции вопрос самооценки, определения места и роли Египта в мире всегда был одним из центральных в системе их мировоззренческих ценностей. Преданность родине, гордость ее великой цивилизацией, ее блестящим прошлым сочетается с явным или скрытым комплексом неполноценности по отношению к Западу. После поражения в арабо-израильской войне 1967 года египетская интеллигенция предалась самокритике - явлению исключительному для Египта, искала пути и средства к модернизации не только общества, социально-политической структуры, но и национального характера. Его отрицательные черты решительно, иногда чрезмерно выставлялись на свет, подвергались уничтожающей критике или осмеянию. Краткий период самовосхваления и самоуспокоенности после войны 1973 года вновь сменился тягостными раздумьями и спорами о судьбах народа и страны.

"Романтический подход к попытке понять египетский национальный характер не поможет оценке истинного положения дел, - писал египетский социолог Иззат Хигази в исследовании "Египетский национальный характер между отрицательными и положительными свойствами". - Опасные вызовы, с которыми-сталкиваются египтяне внутри и вне страны, требуют реалистического подхода к своему национальному характеру. Необходимо дать объективную оценку как его позитивных, так и отрицательных черт, для того чтобы наметить здравую политику изменения общества". Основные черты национального характера египтян, считал он, - следствие общественных условий, в которых жил феллах многие поколения, и в частности взаимоотношения между властью и различными общественными силами в Египте. "Главный ключ к объяснению национального характера, - по его мнению, - это природное и политическое единство страны и относительная стабильность на протяжении истории. Не удивительно, что относительная закостенелость - одна из основных черт египетского национального характера. Вместе с тем в египетском национальном характере постоянно происходит внутренняя борьба. Разные черты могут проявляться по-разному, в зависимости от общественных условий. И египтянин в состоянии преодолеть свои отрицательные черты".

Публицист Абдель Азиз Рифаи в книге "Положительные и отрицательные стороны египетской личности" решил сравнить черты национального характера у египтян и латинских народов. Он пришел к выводу, что у египтян неприхотливость и удовлетворенность являются абсолютными, у латинских народов-относительными, поэтому романские народы отличаются скепсисом, а египтяне - оптимизмом. Египтяне, полагал он, никогда не были скептиками... Если египтянин проявляет склонность обращаться к чувству и разуму, то француз - к разуму и логике.

"Египтян отличают умеренность, неприхотливость, спокойствие души, устойчивость. Отсюда вытекают терпение, выносливость и добродушие, - продолжал Абдель Азиз Рифаи. - Все это дает человеку силы преодолевать трудности". Но в результате того, что египтянин постоянно терпит поражение, как только он пытается осуществлять свои основные устремления, а также в результате произвола властей угасают инициатива и желание достичь чего-либо, считал Рифаи. Это заставляет египтянина "постоянно чувствовать свою неспособность осуществить хоть что-то". Отсюда появляется убежденность в том, что именно подчинение обеспечивает безопасность и благополучие... В условиях господства насилия, автократии, потери индивидуальности и снижения духа самостоятельности личность начинает чувствовать, что ее волей и делами распоряжаются чуждые ей силы, не зависящие от нее. Отсюда, по мнению публициста, рождаются детерминизм и отказ от своей личности, что является своего рода стремлением бежать от насилия и от ответственности... Инертность возникла в результате бегства от действительности, в результате бессилия перед лицом Действительности. Отсюда - двойственность личности, чрезмерное погружение в веру, упование на другого, детерминизм. "Двойственность личности означает, что человек чувствует одно, а поступает по-другому".

Социолог Хамид Омар утверждал, что египтяне "отличаются гибкостью и умением подлаживаться, умением скрывать подлинные чувства за приятным обращением, преувеличенно относиться к самоутверждению, но одновременно стремятся уменьшить социальную ответственность; они отличаются склонностью к индивидуалистическим действиям и отвергают коллективизм". Его определение, как и многие предыдущие, отнюдь не бесспорно, хотя он и оговаривается, что все эти свойства характера являются "прямым следствием социальных, экономических и политических условий различных форм организации общества и разных режимов"; они, эти свойства характера, не являются "естественными" в египтянах, а "сложились при определенных обстоятельствах, они не вечны и могут изменяться". За тем египетским характером, который сконструировал египетский социолог, стоит личностный подход, определяемый болью за положение народа и состояние общества. Но его резкие суждения и упрощенные характеристики египтян, его отрицательные эпитеты в адрес национального характера не раз использовались во враждебной арабам пропаганде.

Читая горькие и порой несправедливые высказывания Хамида Омара в адрес его же соотечественников, не только ищешь аргументы для возражения ему, но и вспоминаешь личный опыт. Я встречал египтян, будто отлитых из стали.

Вожак александрийских рабочих и парламентарий Абуль Изз аль-Харири. Его били и сажали в тюрьму, оскорбляли и поносили, пытались оклеветать и даже убить. Он оставался верен своему делу. Его авторитет среди александрийских рабочих был таков, что он побеждал на выборах любого, в том числе премьер-министра, и лишь наглым жульничеством могли не пропустить его в парламент. Рабочий-бедняк, он заочно окончил университет. С лицом, которое не обезобразил даже шрам, оставленный кинжалом подосланного полицией убийцы, он был олицетворением мужской красоты и силы. Свои выступления на митингах он начинал словами: "Мир вам, мужики!" Свой говорил со своими, честно и страстно и рубил им правду, правду, правду. Униженные, задавленные, угнетенные, оплеванные расправляли плечи, чувствовали себя людьми и смотрели на него как на провозвестника будущего, хотя, откровенно говоря, и для него оно не было ясно.

Доктор экономики Фуад Мурси - большеголовый, большегубый, но с обаятельной, располагающей к себе улыбкой, низенький, широкоплечий, коротконогий - идеальный объект для карикатуристов, умный, остроумный и абсолютно честный. Один из лидеров левых, он пять лет просидел в концлагере при Насере. Прямо с барачной койки президент передвинул его в кресло министра снабжения. Фуад Мурси усмехается: "На мою скромную квартиру и невеликие литературные доходы все жулики Египта смотрят с ухмылкой. Ты бы мог стать миллионером за два месяца и мультимиллионером за два года, говорят мне". Он стал одним из лидеров левой Национально-прогрессивной партии.

Фуад Мурси написал предисловие к египетскому изданию моей книги "Нефть Залива и арабская проблема". Я не привык к гиперболизациям египтян и долго уговаривал его снизить на несколько ступеней эпитеты в мой адрес, но он отшучивался: "Ты хочешь, чтобы твоя книга продавалась? Терпи мое предисловие!"

Потом пришла новость, как выстрел, - в сентябре 1980 года, в ходе массовых репрессий его схватили, обвинив в шпионаже в пользу Советского Союза. Ему грозило пожизненное заключение. Садата убили, обвинения рассыпались. Он вышел на свободу, и буквально через два месяца мы встретились в Каире и горячо обнялись. Его бесил не арест, не угроза пожизненного заключения, а обвинение в шпионаже. "Я - политический лидер с известными политическими взглядами. Я готов идти за них в тюрьму. Мое убеждение - тесное сотрудничество Египта с СССР в национальных интересах Египта. Я говорил это и говорю открыто, но обвинять в шпионаже... какая безмерная подлость".

Мы встретились два года спустя в Москве. Он был спокоен и настроен философски: "Египет извлек свой национальный характер из своей земли и Нила. Нил научил крестьянина работать, а с помощью коллективного труда египтянин смог подчинить себе Нил. Такова основа египетской цивилизации и египетской души".

В Египте у меня были еще два друга. Судьбы их подобны легендам.

Поэт Ахмед Фуад Негм писал стихи, далекие от канонов классической арабской поэзии. Слепой музыкант Шейх Имам пел, импровизируя, на свадьбах чужие песни под аккомпанемент уда - струнного инструмента.

В один из жарких летних дней 1962 года их познакомили. Негм прочитал несколько стихотворений. Шейх Имам исполнил песни в своей обработке. Они решили работать вместе и не расставались много лет. Их имена стали известны в арабском мире от Атлантики до Персидского залива.

Негм родился в безземельной крестьянской семье и с семи до семнадцати лет батрачил. Характер юноши окреп в лишениях. В душе будущего поэта навсегда сохранились образы родной деревни: утренний туман над Нилом, вздохи буйволов, запахи прекрасной, доброй египетской земли. Он запомнил прибаутки бродячих торговцев, сказки, что рассказывали старики, легенды, древние, как пирамиды. Негм был чернорабочим, разносчиком, железнодорожником. Потом первые профсоюзы. Стачки. Тюрьма.

- В тюрьме политические заключенные дали мне "Мать" Горького. Я был потрясен. Затем читал Чехова, Достоевского, Толстого, Тургенева, Брехта.

- Ты называешь русские имена, чтобы сделать мне приятное?

Искренние, живые глаза поэта смотрели из-под густых, слегка вьющихся, наполовину седых волос.

- Нет, потому что это было действительно так. Далекая река русской литературы пробивается среди наших пустынь, и из нее пьют все, кому дорога собственная культура.

Шейх Имам слеп почти от рождения. Сын феллаха выжил назло превратностям судьбы. Подростком он вызубрил наизусть Коран, переехал в Каир, чтобы изучать богословие. Но звуки мира, и особенно звуки музыки, переполняли его. Имама пригрел в своем доме музыкант, слепой, как и он сам, и обучил играть на уде, петь и сочинять.

Феллах

Негм и Шейх Имам обратились к египтянам с темами, которые волновали их сердца. Музыкант использовал народные мотивы, дервишеские молитвенные гимны, но внес в них дыхание и ритмы эпохи. Песни Негма - Шейха Имама стали петь египетские рабочие, они звучали на студенческих сходках, в палестинских лагерях Ливана.

В стихах Негма - боль за Египет тружеников, в который он верил. Его герой - человек из народа. В одном из стихов, написанных в виде тюремной анкеты, он говорил:

  Имя - Терпеливый, 
  Обвинение - египтянин,
  Возраст - младше современного, 
  Цвет кожи - смуглый. 
  Место рождения - любое убогое жилище 
  Под небом на земле Египта, 
  Под сенью пальмы, 
  В долине или дельте Нила, 
  Только не во дворце.

В другом стихотворении - упреки тем, кто за чашкой кофе красиво рассуждает о страданиях масс, а на самом деле готов торговать своей "революционностью". Поэт призывал интеллигенцию служить народу. За правду, за бунт его не раз бросали в тюрьму.

Королевская пальма - украшение фешенебельных районов города

Мы встречались у него дома. Циновка на полу в тесной комнатушке. Полки с книгами и тахта. Маленькие стулья. За окнами - набитый беднотой квартал Эль-Гури. В соседнем помещении - Шейх Имам. Поэт был юношески легок в движениях, хотя ему тогда уже исполнилось сорок восемь, хотя он был болен. "Меня нельзя сломить. Меня можно только убить, как убили Бико в Южной Африке", - говорил он.

Поздно вечером Негм вышел проводить меня. Темные фасады облупившихся домов, изогнутые переулочки, где не проедет автомашина, фонари прошлого века, могучая стена мамлюкской крепости над домишками... "Здесь мои корни, мои темы, мои слушатели, - сказал Негм. - Я умру, если оборвутся мои связи с этими людьми".

Я увидел его и Шейха Имама снова в здании военного трибунала. Их обвиняли в том, что они сочиняют и поют песни, "возбуждая сомнения в честности власти". Защитник убедительно и не без иронии доказал, что трибунал не компетентен судить поэта и музыканта и что решение передать их дело в военный суд было противозаконным.

Трибунал приговорил поэта к году каторжных работ. Со спокойной улыбкой он кивнул мне на прощание. Больше мы не встречались.

И Абуль Изз аль-Харири, и Фуад Мурси, и Ахмед Фуад Негм, и Шейх Имам - египтяне. Они тоже плоть от плоти египетского народа. Таких, как они, мало, слишком мало, но они - кофеин в чае, искра в хворосте для костра. Был бы только хворост сухим...

На Западе и в Израиле изучение национального характера египтян, как и других народов, вызывает не просто интерес читающей, любознательной публики и тех, кто по стечению обстоятельств общается с египтянами. Учет национального характера народов стал необходимой составной частью при разработке внешней политики и организации производства, военной подготовки и пропаганды, торговли и планирования, деловых и культурных связей.

Национальный характер арабов, в частности египтян, стали пристально изучать в шестидесятые-семидесятые годы. Нельзя сказать, чтобы он раньше выпадал из поля зрения востоковедов или политиков, занимавшихся Ближним Востоком. Достаточно вспомнить прокламации Наполеона в Египте, в которых он пытался играть на антитурецких чувствах арабов. Но на этот раз характер египтян изучали в Израиле, готовясь к войне и оккупации. Изучали на Западе, тоже готовясь к войне, но больше для политических, экономических, торговых и других целей. Это была одна сторона медали, на другой была четко выбита задача - создать с помощью средств массовой информации негативный стереотип "араба, египтянина" для потребления западного обывателя в противовес позитивному стереотипу "израильской личности". Блестящие исследования ряда западных ученых, окрашенные симпатией к арабам, не находили доступа к массовому читателю или телезрителю.

Задача создания отрицательного стереотипа араба выполнялась тем проще, что она накладывалась на вздорный, мифический образ арабов, всех арабов - от Марокко до Ирака, создаваемый Голливудом, массовой литературой и газетами Запада в период между двумя войнами: арабы - не внушающие доверия люди, готовые убивать, торговцы наркотиками, секретами, оружием, женщинами; они носят экзотические одежды, ездят на верблюдах, предаются похоти в гаремах, устраивают заговоры в городах-крепостях.

Тезис о превосходстве европейцев и американцев над всеми "цветными", западной цивилизации над всеми прочими, западной культуры над восточной - основа европейско-американского расизма как в начале, так и в последней четверти нашего столетия. Пусть он стал скрытым и утонченным, но суть его не изменилась. "Одна полка с книгами из хорошей европейской библиотеки стоит всего национального наследия Индии и Аравийского полуострова!" - воскликнул один из подобных "ученых"-европейцев в начале века. Сейчас такие вещи вслух не говорят, но есть люди, которые так думают.

Сквозь призму подобных убеждений смешным и непонятным выглядело стремление "отсталых" египтян и вообще арабов к политической независимости, экономической самостоятельности и социальному прогрессу. Как можно всерьез обсуждать подобные требования со стороны людей, отличительные свойства которых - "отсталость, неспособность к прогрессу, лень, отсутствие выдержки, дисциплины, лживость"? Как можно выбирать сторону в их столкновении с израильтянами - "динамичным, трудолюбивым, передовым народом, организованным, демократическим, искренним, готовым к самопожертвованию во имя идеалов"?

Метод создания стереотипов был отлажен. Взять одну-две черты, действительно существующие в национальном характере арабов-египтян, и возвести их в абсолют, оторвать от контекста, от причинно-следственной связи, объявить "врожденными" и "неизменными", отрицать как перемены, так и их возможность и делать это, замалчивая все позитивное, что есть в национальном характере египтян, других арабов.

Антропологи и социальные психологи Запада и Израиля активно используют самокритичные высказывания арабских исследователей о своем национальном характере, для которых эпиграфом могли бы быть известные слова русского поэта: "То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть".

Сейид Ясин, видный египетский социолог, директор Центра политических и стратегических исследований при газете "Аль-Ахрам", специально изучил работы израильских антропологов, посвященных арабскому национальному характеру, и пришел к выводу: "Они полностью игнорируют взгляды египтян на положительные стороны египетского национального характера, чтобы дать целиком негативную картину. Из-под их пера выходит образ египтянина как воплощение закостенелости, неизменности в течение веков, неспособности к прогрессу, к организации и переменам нашего века. Они пытаются доказать господство негативных черт в национальном характере египтян и утверждают, что эти их черты - врожденные. Глубочайшие и быстрые изменения в национальном характере они замечать не хотят". "Можно сделать вывод,- продолжал он, - что большая часть западного анализа арабского национального характера имела лишь одну главную цель - исказить подлинную картину".

Но означало ли враждебное внимание к любому самокритичному высказыванию египтян и использование этих высказываний во враждебной пропаганде, что египетские ученые и публицисты должны спрятать собственные взгляды и суждения, предаться самовосхвалению, бежать от реализма в область мифологии? И в самокопании, и в спорах, и в самокритике был залог самосовершенствования и движения вперед. А это безмерно важнее пропагандистских аргументов, которые мог извлечь противник из такой самокритики. Тот же Сейид Ясин, не будучи революционером, хорошо уловил эти "сверхзадачи" самокритики в статье, опубликованной уже в конце семидесятых годов: "Прогрессивные арабские мыслители довольно часто сосредоточивали внимание на негативных сторонах арабской личности, пытаясь вызвать столкновение, шок современного арабского самосознания, чтобы ускорить развитие революционных перемен, модернизировать и арабский ум и арабское общество".

Египтяне, которые пытались "вызвать шок современного арабского самосознания", оставались горсткой среди подавляющего большинства живущих в мире традиционных ценностей и идеалов. В этом была трагедия и тех и других. Одни хотели осовременить общество, мышление, национальный характер на благо других - масс, но сами-то массы не хотели модернизироваться, видя в буржуазной модернизации лишь ухудшение своего положения и не имея реального представления о возможности социалистических преобразований. И споры и метания передовой интеллигенции были далеки и чужды большинству. Земные проблемы лепешки хлеба, крыши над головой, питьевой воды, здоровья или болезни сужали их горизонт до забот сегодняшнего дня, а завтра представлялось неясным, как небо, задымленное хамсином. Они предпочитали молитву, а не критический анализ. Они знали проверенный предками, впитанный с молоком матери, растворенный в воде Нила ответ на все превратности судьбы - терпение. В терпении - высший идеал, достоинство, надежда. В терпении - спасение от невзгод. Короче, "Ас-сабр - хэйр!".