24. Неизбежность судьбы

Трудно убедить кого-нибудь в Каире, что Израиль не был агрессором в войне 1967 года, в то время как в самом Израиле считают, что у их государства не было иного выхода, как первым нанести удар. Теперь уже покойный израильский премьер-министр Леви Эшкол и Моше Даян признали в той или иной мере, что Израиль ударил первым. Но смысл июньской войны сводится все к тем же извечным проблемам: право Израиля на существование вообще и диаметрально противоположные позиции Израиля и Египта в вопросе о будущем этого района.

События, приведшие к июньскому конфликту 1967 года, можно толковать по-разному, в зависимости от того, чью сторону вы занимаете. Египтяне утверждают, что Израиль в апреле 1967 года начал готовиться к нападению на Сирию, где незадолго до того в политической жизни произошел резкий поворот влево. 7 апреля 1967 года Израиль, якобы в ответ на пограничные инциденты, предпринял широкое наступление на Сирию силами авиации, танков и артиллерии. Израильский министр иностранных дел Аба Эбан призвал к усилению карательных операций против Сирии и предложил, чтобы Израиль нанес ей "решающий удар". 9 мая израильский кнессет предоставил правительству полномочия для военных операций против Сирии, израильские войска на сирийской границе были приведены в боевую готовность, и наконец Израиль объявил мобилизацию.

Весь арабский мир был уверен, что нападение Израиля неизбежно.

У Объединенной Арабской Республики с Сирией был договор о взаимной обороне, поэтому ОАР требовала, чтобы войска ООН, размещенные в ОАР вдоль синайской границы с Израилем, убрались с дороги^*. В ответ на критику этого шага в странах Запада Насер напомнил, что войска ООН на протяжении одиннадцати лет находились только на египетской стороне границы, и предложил, чтобы их перебросили через границу и держали на израильской стороне. Но Израиль отказался принять войска ООН.

^* (Решение правительства ОАР добиваться вывода войск ООН с египетской территории объяснялось, в частности, стремлением вернуться к положению, существовавшему до тройственной империалистической агрессии 1956 года. Тогда генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд добился согласия Египта на размещение "голубых касок". Израиль не согласился принять аналогичное предложение. Поэтому Египет, хотя именно он подвергся нападению, оказался дискриминированным.

В мае 1967 года правительство ОАР решило исправить положение. Оно обратилось через представителей ООН, чтобы "голубые каски" были бы размещены и на израильской территории. Правительство Израиля отказалось обсуждать это предложение. Тогда ОАР, законно стремясь ликвидировать дискриминацию, потребовала, чтобы войска ООН покинули ее территорию. Это законное и справедливое требование было выполнено. (Прим. ред.))

Египтяне считали события на сирийской границе доказательством агрессивных намерений Израиля против арабских государств. Однако израильтяне рассматривали те же события как доказательство подготовки арабами нападения на Израиль. Они ссылались на продолжавшиеся налеты партизан "Аль-Фатха" с территории Сирии и Иордании и в качестве сильного довода приводили заявление Насера о том, что арабы намерены "уничтожить" государства Израиль.

Накануне войны английский депутат парламента Кристофер Мэйхью спросил Насера, что означают все разговоры о полном уничтожении Израиля. Насер, в свою очередь, спросил Мэйхью, не ставил ли он, будучи английским министром военно-морского флота, перед собой такую же задачу "уничтожения" потенциального противника в случае военных действий. Насер пояснил, что он тоже употребил слово "уничтожение" в военном смысле, а не в политическом, ибо говорил о вооруженных силах Израиля, а не о его народе. Но объяснение запоздало, так как именно эта фраза Насера - в большей мере, чем вся длительная резкая словесная перепалка между Израилем и арабами, - привела к тому, что подавляющее большинство на Западе, особенно интеллигенция, сочувствовало Израилю. Когда 5 июня Израиль начал наступление, на его стороне были симпатии почти всего населения Европы и Соединенных Штатов Америки, где считали, что Израилю постоянно угрожало нападение и что арабы (особенно президент Насер) "лезли на рожон", и теперь должны получить по заслугам^*.

^* (Автор ссылается в данном случае на беседу Г. А. Насера с Кр. Мэйхью. Текст этой беседы был опубликован, видимо, только в английской печати.

Обычно, говоря о "кровожадности" арабов, на Западе и в Израиле ссылаются на выступления Г. А. Насера на пресс-конференции перед египетскими и иностранными журналистами 28 мая 1967 года. В этом выступлении президент ОАР не упоминал об "уничтожении" государства Израиль. (Прим, ред.))

Военные действия были блестяще спланированы и осуществлены Израилем. Стратегический план был предельно прост: уничтожить арабские военно-воздушные силы прежде, чем самолеты смогут подняться в воздух. Израильтяне хорошо изучили уроки войны в пустыне. Они знали, что, как бы ни была хороша сухопутная армия, пустыня принадлежит тому, у кого преимущества в воздухе. Поэтому когда израильская авиация 5 июня разбомбила все важнейшие арабские аэродромы, от Луксора в Египте до Хаббании в Ираке, она решила исход войны. Летая без отдыха и перерыва и уничтожая все следы арабских военно-воздушных сил, израильтяне добились успеха, о каком сами даже не мечтали.

Следующие четыре дня израильская армия использовала для победы на суше. Главным оружием Израиля опять был напалм, а бомбардировки египетских танков, транспорта и солдат в открытой пустыне позволили Израилю быстро закончить операции.

Пожалуй, самым решающим фактором, помимо победы израильской авиации, был еще один - израильская военная разведка. Израиль назначил наступление на 5 июня, потому что 3 или 4 июня израильтяне перехватили радиограмму генерального штаба в Каире командованию египетскими войсками в Синайской пустыне, предупреждавшую, что на рассвете 5 июня туда прибудут генералы генерального штаба ОАР. Штабные генералы попали в воздушную ловушку, так как уже начались израильские налеты на аэродромы и им негде было приземлиться. В течение шести часов египетская армия не получала никаких приказов.

Египтяне сейчас убеждены, что все их военные радиограммы войскам в Синайской пустыне перехватывало американское разведывательное судно "Либерти" (которое стояло на якоре у берегов Египта и имело на борту английских военнослужащих) и передавало их израильтянам. Израильтяне знали также все египетские военные коды и послали (с помощью "Либерти", как считают египтяне) на соответствующей длине волны ложные приказы всем египетским дивизиям в Синае. Это вызвало серьезное замешательство среди египтян, и некоторые подразделения армии, выполнив ложные приказы, оказались под открытым огнем противника.

Хотя в течение шести дней бомбы падали вокруг Каира, сам город не пострадал. За шесть дней войны каирцы вернулись к своему старому обычаю демонстрировать и шуметь на улицах. Они еще не знали, что потеряли весь военно-воздушный флот, и были уверены, что неудачи в Синайской пустыне носят временный характер, а в конечном итоге война будет ими выиграна. Лишь те, кто слушал Би-Би-Си и "Голос Америки", начали сомневаться. На второй день войны по Каиру разнесся слух, что египетские армии потерпели полное поражение в Синайской пустыне, но согласно другим слухам русские вот-вот вмешаются на политическом фронте, как они сделали это в 1956 году. Жизнь в Каире протекала так, будто война шла где-то очень далеко.

Кое-какие признаки военного времени появились на улицах города: мосты, почтовые конторы, министерства и наиболее важные здания загородили мешками с песком и кирпичными баррикадами. Отель "Нил-Хилтон" напоминал человека с наушниками из мешков с песком. Для полицейских сделали укрытия на случай воздушного налета, а железные жалюзи, за которыми обычно спали в летние жаркие часы, теперь вообще не поднимались. Лишь некоторые магазины и учреждения по-прежнему поднимали железные шторы. Можно было зайти к портному и заказать костюм или посидеть в мягкий теплый вечер в саду у "Гроппи" за стаканом холодного лимонада. Но день за днем атмосфера становилась более гнетущей, люди нервничали и с тревогой ожидали воздушных налетов. Многие уже понимали, что надвигается катастрофа.

Для Каира война окончилась не в день принятия ООН решения о прекращении огня, а в момент подачи в отставку президента Насера 9 июня. Каирцам настолько свойственно врожденное чувство ожидания драматических поворотов в их судьбе, что они не сомневались в неизбежности важных политических событий. Вероятно, все взрослые жители города слушали речь президента Насера 9 июня.

5 июня Израиль начал наступление. Насер обвинил Англию и Америку в прямом вмешательстве их самолетов и авианосцев в военные действия. Объяснив причины поражения Египта, Насер сказал, что он принимает на себя всю ответственность за случившееся, и добавил надломленным голосом: "Я решил отказаться, полностью и безоговорочно от всех официальных постов, от политической роли и возвратиться в ряды народа, чтобы выполнять вместе с ним свой гражданский долг".

Он сказал, что передает пост президента вице-президенту Закария Мохи эд-Дину, и закончил речь словами, что отныне рабочий класс Египта должен возглавить руководство арабской революцией.

За рубежом так и не поняли того, что произошло в Каире после выступления Насера, но чуть ли не с момента окончания его речи на улицах города начали стихийно собираться группы людей. Хотя в эту ночь была воздушная тревога и казалось, что разверзлись небеса, тысячи горожан ходили по Каиру и выкрикивали: "Насер! Насер!" В это же время состоялось чрезвычайное заседание Национального собрания, которое отклонило отставку президента Насера. К рассвету в Каир начали стекаться тысячи людей из близлежащих деревень и городов, из Александрии и зоны канала. Они несли самодельные плакаты, призывавшие Насера изменить свое решение. К полудню народ до отказа заполнил все улицы и площади вокруг Национальной ассамблеи. Весь день Каир кипел и бурлил, тысячи египтян двигались в город непрерывным потоком - на грузовиках, автобусах, в такси и даже пешком. То, что выглядело концом деятельности Насера, в течение одних суток стало для него новым началом.

На Западе распространено мнение, что Насер умышленно подал в отставку, чтобы подготовить и инспирировать демонстрации, которые помогли бы укрепить его репутацию. Но нельзя забывать о двух важных факторах в этих событиях. Во-первых, Насер все чаще обращался за поддержкой к простому народу, и это стало такой характерной чертой всей жизни Египта, что народ совершенно искренне пришел ему на помощь. Во-вторых, Насер так откровенно рассказал народу о постигшем его тяжелом несчастье, что большинство египтян поверило каждому его слову, тогда как никому другому они не настроены были верить. Люди плакали на улицах Каира, и толпы ритмично скандировали имя Насера. Когда он поехал в Национальное собрание, чтобы снова вступить на пост президента, его автомашину окружили и долго не отпускали тысячи людей.

Этот энтузиазм и страсти походили на беспокойную рябь, волновавшую поверхность глубокого темного пруда, каким был в эти дни Каир. В глубине этого омута действовали правые элементы из армии и полиции, которые убеждали народ прекратить демонстрации и разойтись по домам, мотивируя это тем, что собираться большими толпами на улицах города "опасно". Но подлинная опасность была скорее политической, нежели военной. Снова всплывал уже давно нараставший конфликт между правым и левым крылом в Египте. Существовала группа правых офицеров армии, воздушного флота и разведки, которая хотела избавиться от Насера, отказаться от идей арабской революции и коренным образом изменить внешнюю политику ОАР, чтобы прийти к соглашению с Соединенными Штатами. Это полностью противоречило позиции президента Насера, и теперь, зная, что его поддерживает народ, он не только воспользовался демонстрациями для восстановления своего авторитета, но и немедленно очистил вооруженные силы от старших офицеров, виновных в том, что 5 июня ОАР застали врасплох. Он отстранил командующего военно-воздушными силами и трех его штабных офицеров. Уволил начальника военной разведки и начальника каирской военной тюрьмы. Впоследствии их арестовали и предали суду.

Политический конфликт на этом далеко не закончился. Весь июль и август Каир жил словно в тумане - его больше волновала собственная участь и судьба его руководителей, чем угроза со стороны израильтян, расположившихся на другом берегу Суэцкого канала. Все ожидали событий и понимали, что борьба за политическое руководство продолжается и группы офицеров, в том числе многие высшие чины генерального штаба, плетут интриги против Насера. В конце августа Насер должен был отправиться в Хартум для участия в конференции лидеров арабских стран по вопросу о положении на Ближнем Востоке, и Каир был убежден, что еще до его отъезда произойдут драматические события. Каирцы не ошиблись. 26 августа были арестованы пятьдесят офицеров и заключен под домашний арест фельдмаршал Абдель Хаким Амер.

Амер был ближайшим другом и соратником президента Насера еще с того времени, когда оба они служили офицерами в армии. Именно они создали ядро организации "Свободные офицеры". Они подготовили переворот 1952 года и с тех пор совместно трудились над строительством нового Египта. Когда Насер подал в отставку с поста президента, Амер тут же отказался от должности вице-президента и заместителя главнокомандующего. Народ просил Насера вернуться на пост президента, но никто не настаивал на возвращении Амера, которого не меньше, чем других военных руководителей, считали повинным в поражении ОАР. Формально Насер, как и президент Рузвельт в годы второй мировой войны, был главнокомандующим вооруженных сил, но фактически ими руководил Амер, который считал себя одним из руководителей революции. Когда после июньского поражения офицеры армии и воздушных сил начали подвергаться на улицах Каира оскорблениям (им даже рекомендовалось ходить в штатской одежде), Амер почувствовал, что гнев народа направлен и против него.

Он никогда не был особенно популярен, и многие обвиняли его в злоупотреблении властью ради личного обогащения. Это весьма сомнительно, но верно другое, что правое крыло офицерства и бывшие помещики считали Амера "своим человеком". Многие офицеры, уволенные Насером, были близкими друзьями Амера и теперь не только рассчитывали на его поддержку, но даже прятались в его доме от военной полиции Каирская вилла фельдмаршала превратилась в маленькую крепость, которую охраняли опальные офицеры и вооруженные слуги Амера, привезенные с фермы, принадлежавшей его братьям.

По-видимому, Насер хорошо знал, что происходит на вилле Амера. В конце августа он посетил Амера и объяснил ему, что ОАР находится в тяжелом положении и нуждается в совершенно новом подходе. Он предложил Амеру сотрудничать с ним, особенно в военных вопросах, хотя тот больше и не командовал армией. Амер отказался, потому что его заговор по захвату контроля над армией был почти готов. По замыслу Амера, он и некоторые уволенные офицеры должны были вылететь в зону канала, предъявить подложный приказ президента о назначении Амера командующим и взять в руки контроль над Восточным военным округом. Предполагалось, что после этого Амер по телефону предъявит президенту Насеру ультиматум с требованием восстановления фельдмаршала на прежних постах и отмены обвинений против уволенных офицеров. Если бы Насер отказался выполнить ультиматум, армии надлежало отстранить его от руководства государством. Затем группа Амера намеревалась свалить всю вину за стратегические ошибки ОАР на русских, осудив их за то, что они не вступили в войну на их стороне. Это был явный намек на то, что русские советники несли ответственность за стратегические планы ОАР. Это неверно, ибо именно Амер постоянно возражал против каких-либо советов и помощи русских при разработке стратегии.

Около виллы Амера в каирском районе Дакки расположен большой сад, и стоявший наготове на аэродроме в Эмбабе вертолет должен был приземлиться на цветочные клумбы в ночь на 27 августа, чтобы доставить Амера в зону канала. Насеру были известны подробности заговора. 26 августа он вызвал Амера, послав за ним на всякий случай вооруженный конвой. Снова в кабинете президента произошел горячий спор, во время которого присутствовал и их общий друг Закария Мохи эд-Дин. Насеру так и не удалось убедить Амера согласиться с новой политикой. Амер отказался от компромисса, и тогда Насер "с сожалением и печалью" (как писала "Аль-Ахрам") объявил ему, что он находится отныне под домашним арестом, что офицеры на его вилле уже арестованы, а его "охранники" разоружены и взяты под стражу. В ту ночь были арестованы пятьдесят человек.

Официально Каир узнал о событии только через неделю, 4 сентября. И когда "Аль-Ахрам" опубликовала подробности заговора, народ не выразил никакого сочувствия фельдмаршалу. В глазах народа Амер олицетворял армию, которая была не в почете, хотя, пожалуй, ее и нельзя винить за то, что она осталась беззащитной во время бомбардировок израильской авиации. Большинство египтян считало вполне справедливым, что Амер, руководивший армией, должен был понести суровое наказание.

Оставался последний акт трагедии. 12 сентября во время допроса на его вилле Амер принял яд. Докторам удалось спасти его жизнь. Его перевели в другой дом в Гизе, где он постоянно находился под наблюдением двух военных врачей. 14 сентября он вышел в уборную и сорвал пластырь, который якобы прикрывал какую-то царапину, а на самом деле капсулу с ядом, которую Амер и проглотил. Когда врачи сообразили, в чем дело, его немедленно перевезли в больницу. Через три часа он скончался.

Есть что-то традиционное для Каира в этой драме двух людей, которые всю жизнь были близкими друзьями, вместе возглавляли могучие силы нового Египта и расстались врагами в момент опасности. Казалось, что один из них неизбежно должен был погибнуть. Однако нынешняя трагедия развивалась не совсем традиционно. Насер в течение многих лет пытался порвать с тем старым комитетом "Свободных офицеров", который осуществил революцию, и все больше опирался на поддержку социалистов и рабочего класса Египта.

Амер продолжал придерживаться тех же политических взглядов, что и в 1952 году. Он мирился с новыми политическими и социалистическими идеями Насера до тех пор, пока они не затрагивали армию и военно-воздушный флот. Социализм, по его мнению, годился для народных масс, но не для солдат, и действительно, до июня 1967 года вооруженные силы стояли в стороне от общественных перемен, потрясавших ОАР.

Никому не известно, как воспринял Насер известие о смерти Амера, но, по-видимому, в них обоих было что-то от Гамлета. Самоубийство фельдмаршала не повлияло на новый политический курс Насера, который должен коренным образом изменить социальную основу армии и ее роль в жизни страны. Помимо этого, Насер считал, что правительство обязано постоянно держать народ в курсе событий, рассказывать ему о своей деятельности, не скрывая ни хорошего, ни плохого. В этом Насеру помогает Мухаммед Хасанейн Хейкал, редактор "Аль-Ахрам", который с 20 августа 1967 года публикует по пятницам свои статьи в газете (их передают и по радио) с беспощадным анализом военных и политических проблем ОАР. В первых статьях он подробно и критически разбирал причины поражения ОАР, не пытаясь искать оправданий. Он правдиво и объективно обрисовал состояние вооруженных сил Израиля, методы их подготовки и уроки военных операций. Хейкал откровенно предлагал ОАР поучиться военному искусству у Израиля. Он признал превосходство израильской разведки, даже назвав ее лучшей в мире, и высоко оценил хорошо продуманную стратегию и научные методы, применяемые израильтянами в военном деле. Он писал, что вооруженные силы ОАР были готовы к войне и оснащены прекрасным оружием, но им не хватало той "стратегии неизбежности", которая придавала силы Израилю. Хейкал рассказал о том, как остались без прикрытия египетские самолеты, о преступном пренебрежении к системе предупреждения.

У нас современный, высокообразованный враг, писал Хейкал, и нам не остается ничего иного, как тоже стать современными и образованными. Неделю за неделей он вскрывал слабости, неудачи, самообман не только в армии, но и в повседневной общественной жизни ОАР.

Наконец 17 ноября 1967 года Хейкал пояснил, что старое представление об армии, как о каком-то обособленном организме, не выдерживает критики и что армия будет бессильна, пока она не станет частью общества. "Армия, - писал он, как бы думая вслух, - любая армия - это кора, которой общество защищает себя, но кора не может жить, если ее не питают живые клетки тела".

Июньская война заставила каждого египтянина критически взглянуть на самого себя, и благодаря такому самокритическому настроению в Каире заметно возросла политическая сознательность рядовых граждан. 27 ноября 1967 года лондонская "Таймс" писала, что "после войны в Египте наблюдается элемент деловитости. Египтяне так сильно переживали свое поражение, что и теперь, если кто-либо пренебрегает своими служебными или общественными обязанностями, ему говорят: "Вот из-за этого мы и проиграли войну".

Такая замечательная реакция населения, которое всегда остро переживало политические события, но не привыкло к коллективной ответственности, была абсолютно новым явлением для Египта. 10 декабря 1967 года корреспондент лондонской "Санди таймс" Роул Нокс писал из Каира, что Арабский социалистический союз созывает собрания общественности для обсуждения положения в Египте. По его словам, многочисленные собрания в городах и деревнях проходили в обстановке откровенной и острой дискуссии и что союзу рекомендовано и впредь "поощрять критику и выяснять, как воспринимает ее народ, совершенно не привыкший к общественным обсуждениям таких проблем". Нокс сообщал также, что началась кампания по ознакомлению народа с деятельностью правительства. "Насер считает, что это лучшая для него гарантия против возможных интриг, - писал Нокс и добавил: - Египетский народ вправе знать обо всех ошибках и недостатках". Даже сама идея ознакомления народа с деятельностью правительства нова для Египта. Но обращение за советом к народу подчеркивало тот факт, что в ОАР еще не разрешены внутренние конфликты.

В экономическом отношении война не имела для ОАР каких-либо катастрофических последствий, хотя Суэцкий канал закрыт и в какой-то мере пострадало народное хозяйство. Но война пагубно отразилась на темпах экономического развития, которым придают особое значение современные плановики. Проблему египетского платежного баланса удалось частично решить с помощью арабских стран, производящих нефть, которые согласились на хартумской конференции в августе 1967 года компенсировать в твердой валюте потери ОАР от закрытия Суэцкого канала. Самой сложной и теперь остается проблема, которая беспокоит Египет уже двадцать лет: как обеспечить землей и работой быстро растущее население. В этом отношении ключом к спасению ОАР является Асуанская плотина.

После войны успех всех усилий египтян внутри страны зависит от внешнеполитической обстановки. В 1968 году жителей Каира волнует не столько проблема возвращения Синайского полуострова, сколько вопрос об отношениях с Израилем: признать его существование или нет, жить с ним рядом или снова готовиться к его разгрому. Израиль всегда считал, что для его безопасности необходимо, чтобы арабы признали факт его существования в этом районе.

В январе 1968 года был отстранен глава Палестинской организации освобождения Ахмад аш-Шукейри, и его преемник Яхья Хамуда говорил об Израиле: "Мы должны считаться с фактами и не требовать невозможного".

В 1968 году большинство политических обозревателей, занимающихся ближневосточными проблемами, считали, что президент Насер склоняется к политическому урегулированию с Израилем, но только через ООН. Израиль же упрямо твердит, что конфликт может быть решен лишь путем прямых переговоров между двумя странами. По мнению арабов, любые переговоры с Израилем были бы фактическим израильским диктатом, а с этим они никак не могут смириться, особенно после 5 июня. Арабы говорят, что Израиль создан Организацией Объединенных Наций, и поэтому в ее рамках и должна решаться проблема. Совершенно ясно, что решение проблем Ближнего Востока зависит не только от признания арабами Израиля. Большинство арабских стран продолжает рассматривать Израиль как орудие империализма, и было бы очень трудно доказать египтянам, что это не так.

После войны обе стороны начали пересматривать и свои военные концепции. Израилю и его западным союзникам дважды удалось первыми нанести удар по ОАР с воздуха, но вряд ли это удастся им и в третий раз. Египет чуть ли не на следующий день после прекращения огня приступил к интенсивной тренировке летчиков и изучению новых методов рассредоточения, ибо он убежден, что рано или поздно Израиль снова нанесет удар. Но больше всего беспокоит ОАР не приобретение Израилем новейшей военной техники, вплоть до самых мощных ракет, а возможность израильского нападения на Асуанскую плотину, которое на долгие годы задержало бы развитие ОАР. ОАР также убеждена, что Израиль создает свою ядерную бомбу и, несомненно, применит ее, если увидит, что противник не уступает ему в военном отношении. По мнению ОАР, это доказал уже тот факт, что сама ОАР согласилась, чтобы ООН инспектировала его атомные установки, тогда как Израиль отказался от инспекции.

За пределами ОАР и остального арабского мира, особенно на Западе, никто не верит, что Израиль может применить ядерное оружие. Тем не менее вопрос об израильском ядерном оружии остается одним из тех стратегических факторов, которые определят дальнейший ход всего конфликта на Ближнем Востоке. Таким образом, судьба Каира как города, как столицы, как памятника египетской истории висит на волоске, ибо она зависит от таких неустойчивых факторов, как арабская революция и арабско-израильский конфликт.

Через несколько месяцев после войны Каир снова выглядел нормальным городом. Зажглись огни, посетители заполнили кафе, кино и театры, возвратились туристы (кроме американцев), и бойко торговали магазины. Но когда идешь по улице Каира и вдруг видишь египетскую девушку в военной форме, кажется, что хрупкий мир города вот-вот нарушит грохот артиллерийской стрельбы.

Несмотря на все его трудности. Каир остается городом революции. Он все еще служит источником тех беспокойных идей, которые взрывают устарелую политическую систему арабских стран. У арабов могут быть только два мнения о влиянии Каира на арабский мир: либо арабская революция не нужна - тогда нельзя оправдать того, что происходит сейчас в ОАР, либо же арабская революция желательна и неизбежна - тогда Каир идет по правильному пути. Вся сущность революции заключается в том, что не все арабы думают так, как думает Каир. Если бы все арабы мыслили одинаково, не было бы никакой проблемы. Июньская война действительно заставила арабские государства с различными и иногда враждебными друг другу общественными системами принять идею арабского единства. Но тот факт, что эту идею истолковывали по-разному и противоречиво, свидетельствует, что революция еще продолжается. Серьезный анализ настроений каирской интеллигенции, политических кругов и простого народа мог бы подтвердить, что даже после войны проблемы арабской революции волновали Каир больше, чем пребывание израильских солдат на берегах Суэцкого канала.

Сейчас решается судьба не только Каира-города, но и его замечательного исторического наследия и его надежд на лучшее будущее. Если придет война и будет разрушен Каир, погибнет много людей - в этом самая главная опасность. Но можно ли забыть об исторических руинах, которые именовались когда-то Фостатом. Его не раз разрушали, его могут опять сровнять с землей, и об этом невозможно думать спокойно, ибо у Фостата, сказочного города шатров, тоже была душа. Хочется, чтобы и эти соображения были приняты во внимание при решении сегодняшнего конфликта, который снова грозит гибелью Каиру.

Всякий, кто сжился с Каиром, неизбежно ощущает его нервное дыхание, знает его неприхотливость, умение искренне веселиться. Нет надобности отдаваться этому городу, он сам открывает перед вами свою душу: побудьте час или два с мужчиной, женщиной или ребенком в Каире, и они расскажут вам всю свою жизнь, а тогда уж ваше дело - восхищаться ею или осуждать ее. Мужчины все еще ходят - по улицам Каира, невинно держась за руки, и люди просят вас лишь об одном - не обижайтесь на шутки. Случайная встреча на улице может перерасти в диалектический спор, а спор - в трагедию. Чувства разгораются удивительно быстро, достигают опасного накала, но, пожалуй, ни один город не смеется так заразительно и горячо не только над шуткой, но и над самим собой.

Нет мерки, с которой можно было бы подойти к Каиру, так как у него для себя своя собственная мерка. Можно просидеть всю ночь на вершине Мукаттама и наблюдать, как мягко опускается ночь на крыши домов и как поднимается за ветхими минаретами, словно прозрачный мыльный пузырь, новый день; но как бы ни был романтичен город, нет ничего чудеснее звона колокольчиков маленького веселого ослика на улочках Каира, где когда-то их мелодию слышал Сен-Сане. Ослики вымирают, а современный город бьется, как летучая мышь, о сковывающую его стену пыльного неба и знойной пустыни. Он растет словно кактус, становится шумным, грубым, недоверчивым, деловитым и жадно впитывает дуновение четырех ветров судьбы. Жизнь в городе каждый день делает еще один шаг вперед, а Каир, как истинный египтянин, предлагает гостю свое сердце, а не разум. Но он прочно стоит на страже своего будущего, черты которого он только сейчас начал различать.