IX. Обитатели болот

Болота покрывали значительную часть Нильской долины. Когда река возвращалась в свои берега, кое-где на возделанных полях оставались большие лужи, в которых вода не высыхала до конца сезона "шему". Эти болота покрывали ковры водяных лилий и других растений, а по берегам стояли заросли тростника и папируса. Папирус иногда рос так густо, что сквозь него не проникал луч солнца, и был таким высоким, что птицы, гнездившиеся в его зонтиках, чувствовали себя в безопасности. Эти пернатые показывали чудеса воздушной акробатики. Вот самка высиживает яйца. Неподалеку сова ожидает наступления ночи. Однако естественные враги пернатого племени, виверра или дикая кошка, легко добираются до птичьего гнезда. Отец и мать отчаянно сражаются с грабителем, в то время как их птенцы призывают на помощь и без толку машут еще голыми крылышками.

Гибкие рыбы скользят между стеблями тростника. Среди них особенно заметны лобаны, сомы, мормиры ("нильские щуки"), огромные латесы, почти такие же большие хромисы и фахаки, которого, по словам Г. Масперо, природа создала в минуту добродушного веселья. А вот батенсода плывет брюхом вверх. Ей так полюбилась эта поза, что спина у нее побелела, а брюхо потемнело. Самка гиппопотама отыскала укромное место, чтобы родить детеныша. Коварный крокодил поджидает удобного случая, чтобы проглотить новорожденного, если только не вернется его грозный папаша. Тогда разгорится беспощадная борьба, из которой крокодилу не выйти победителем. Гиппопотам схватит его своими огромными челюстями. Напрасно крокодил вцепился ему в ногу: он потерял равновесие и гиппопотам перекусывает его пополам^*.

^* (Montet. Vie privée, вся гл. I; Wr. Atl., I, 433 (Br. Mus. 37977); Wr. Atl., I, 117 (Baki); Wr. Atl., I, 343 (Senemiôt); Mem. Tyt., I, 24 (Nakht); II, 9 (Pouyemrê); Wr. Atl., I, 2 (Menna).)

Чем дальше на север, тем обширнее становятся болота, тем гуще заросли папируса. Египетское название Дельты - "мехет" - означает в то же время болото, окруженное папирусом. Египетский язык, столь богатый синонимами для обозначения природных явлений, имел специальные слова для разных болот: болото, поросшее водяными лилиями,- "ша", болото с зарослями тростника - "сехет", болото с водоплавающей птицей - "иун", а лужи воды, оставшиеся после разлива,- "пехуу". Все эти болота были истинным раем для охотника и рыболова. Почти все египтяне и даже будущие писцы при малейшей возможности отправлялись на болота поохотиться или порыбачить. Знатные дамы и маленькие девочки рукоплескали удачливым охотникам и были счастливы вернуться домой с пойманной живой птицей. А мальчишки быстро осваивали метание бумеранга^* или гарпуна. Но все это были любительские забавы. На севере же люди жили за счет болот.

^* (Точнее, метательная палка, так как в отличие от австралийского этот бумеранг не возвращается.)

Болота давали им все необходимое для жилья и для изготовления орудий. Египтяне срезали папирус, вязали из стеблей большие снопы и, согнувшись под тяжестью ноши, а порой спотыкаясь, брели с ними в деревню. Здесь они раскладывали свою добычу на земле и выбирали стебли, пригодные для строительства хижины. Ибо вместо домов из кирпича-сырца здесь строили папирусные хижины, обмазанные илом. Стены в них были тонкими, обмазка часто осыпалась, но разве трудно замазать трещины? Из волокон папируса плели веревки любой толщины, циновки, сети, кресла и клетки и продавали жителям засушливых районов. Веревками из стеблей папируса связывали изящные, практичные челноки, без которых невозможно было ни охотиться, ни рыбачить. Но прежде чем отправиться за добычей, следовало испытать новое суденышко.

В венке из полевых цветов и с водяной лилией на шее каждый выводил свой челнок на водную гладь с помощью длинного, раздвоенного на конце шеста. Сражение начиналось с обмена ругательствами, порой довольно забористыми. Звучали страшные угрозы, удары сыпались градом. Казалось, все это добром не кончится, однако противники старались только столкнуть друг друга в воду и опрокинуть челнок. Когда на воде оставался только один победитель, праздник заканчивался^*. Победители и побежденные, примирившись, вместе возвращались в деревню и продолжали заниматься своим ремеслом, которое один насмешливый египтянин назвал самым тяжелым^**.

^* (См.: Большаков А. О. Сцена драки лодочников в старо-египетских гробничных изображениях,- Советская этнография, 1983, № 3, с. 105-112.)

^** (Montet. Vie privée, c. 73; Mem. Tyt., II, 15, 18, 19. Поучение Аменемхата, сына Дуауфа, § 19 и 20.)

На далекий лов рыбаки уходили на одномачтовых деревянных судах. Между вантами натягивались веревки для сушки рыбы. Порой на мачте сидели хищные птицы^*.

^* (Wr. Atl., I, 250.)

Было много способов ловли рыбы. Одинокий рыбак устраивался со своими припасами в маленьком челноке, находил спокойное местечко и бросал в воду леску. Когда на крючок попадалась крупная рыба, он осторожно подтягивал ее к челноку и оглушал дубинкой. В неглубоких болотах расставляли простые верши или верши из двух отделений. Привлеченные наживкой лобаны находили вход в вершу, раздвигали стебли, но выбраться обратно уже не могли. Вскоре верша превращалась в садок с живой рыбой. Удачливый рыбак опасался только соседа, который мог выследить его и явиться к верше первым.

Ловля с помощью сачка требовала терпения и верной руки. Рыбак останавливал челнок на рыбном месте, погружал снасть и ждал. Когда рыба сама заходила в сачок, его нужно было быстро поднять, не делая, однако, резких движений, иначе рыбак поднимал только пустой сачок.

Ловля бреднем требовала участия дюжины человек, по крайней мере двух лодок и огромной прямоугольной сети с поплавками на верхнем краю и каменными грузилами на нижнем. Бредень растягивали в озере и загоняли в пего рыбу. Затем его потихоньку подтягивали к берегу. Наступал самый ответственный момент, потому что такие ловкие и сильные рыбы, как однозуб из семейства сомовых, легко перепрыгивали через бредень и вырывались на свободу. Рыбакам приходилось хватать беглецов на лету^*. А для добычи огромных латесов, таких больших, что хвост волочился по земле, когда два рыбака несли эту рыбину, подвешенную к шесту, самым лучшим оружием был гарпун^**. Гарпуны применяли и для охоты на гиппопотамов, но обычный гарпун сломался бы, как тростник, в теле этого чудовища. Для охоты на гиппопотамов использовали мощные гарпуны с металлическим наконечником, прикрепленным к деревянному древку и к длинной веревке со множеством поплавков. Когда гарпун вонзался, древко ломалось, наконечник оставался в теле гиппопотама, который старался уйти от охотников. А те следили за поплавками, подхватывали веревку и подтягивали ее. Гиппопотам поворачивал к охотникам огромную голову и разевал пасть, готовый переломить челнок, однако его приканчивали гарпунами^***.

^* (Wr. Atl., I, 250 (Horemheb); Mem. Tyt., V, 30, 35 (Apouy); Mem. Tyt., II, 65 (Pouyemrê); Montet. Vie privee, c. 23-41.)

^** (Wr. Atl., I, 354, 117, 40, 343, 70, 294, 2, 183, 77; Mem. Tyt., I, 24; Davies.. Ken-Amun, c. 51.)

^*** (Th. T. S., табл. 1 и с. 28 (Amenemhat); Wr. Atl., I, 271 (Amenemheb).)

Охота с бумерангом была скорее спортом богачей, чем настоящим промыслом. Мы видим, как Ипуи занимает место в роскошной лодке в форме гигантской утки. Впрочем, большинство охотников довольствовались обычными серповидными челнами из папируса. Очень важно, чтобы в лодке находился гусь, натренированный для приманки гусынь. Охотник бросает бумеранг с головой змеи на одном конце. Бумеранг и сбитая дичь падают. Друзья охотника, его жена и дети быстро подбирают добычу. Восхищенный маленький мальчик говорит отцу: "Я поймал иволгу!" Но дикая кошка за это время успевает схватить трех птиц^*.

^* (Mem. Tyt., V, 30; Mem. Tyt., I, 24; Wr. Atl., I, 2, 343, 423.)

Охота с сетью позволяла сразу поймать множество птиц. Это был спорт, здесь участвовала целая команда. "Князья" и люди высокого положения не стеснялись принимать участие в этой охоте в качестве руководителей и даже простых сигнальщиков. На плоской местности выбирался прямоугольный или овальный водоем длиной в несколько метров. С обеих сторон этой лужи растягивали две прямоугольные сети, которые, если их соединить, покрыли бы всю поверхность. Надо было только внезапно и одновременно накинуть обе сети, чтобы сразу все птицы, опустившиеся на воду, оказались в плену. Для этого в землю вбивали по два шеста с каждой стороны водоема, справа и слева. К ним привязывали две сети-ловушки, два внешних угла которых соединялись веревками с толстым колом, вбитым поодаль на оси водоема, а два других - с главной веревкой длиной более десяти метров, с помощью которой захлопывалась эта ловушка. Когда все было подготовлено, сигнальщик прятался неподалеку в зарослях, часто по колено в воде, или садился за плетеным щитом с отверстиями. Дрессированные птицы, сообщники охотников, ковыляли по берегу водоема. Вскоре на него опускались стаи диких уток, а трое или четверо охотников уже держались за спусковую веревку. Они находились довольно далеко от водоема, потому что при малейшем шуме птицы улетят. Сигнальщик поднимает руку или машет платком. По его знаку охотники резко отклоняются назад, дергают за веревку, и ловушка срабатывает. Две сети падают одновременно на стаю птиц; напрасно они отчаянно бьются, пытаясь выбраться из сети. Не давая им опомниться, охотники, которые от резкого рывка сами повалились на землю, быстро поднимаются и подбегают с клетками. Заполнив их, они связывают остальным птицам крылья, перекрещивая маховые перья: этого достаточно, чтобы донести их до деревни^*.

^* (Montet. Vie privée, c. 42; Mem. Tyt., V, 30; Wr. Atl, I, 184, 24, 344; Mem. Tyt., I, 22-23; Mem. Tyt., II, 15; Wr. Atl., I, 249.)

Все эти способы требовали терпения, ловкости, а иногда и мужества, однако все их усилия остались бы тщетными, если бы не покровительство богини, которую они называли "Сехет" - "Поле". Ее изображали как крестьянку в простом прямом платье. Длинные волосы ниспадали ей на плечи. Да и сама сеть была божеством по имени "Сеть" и считалась сыном "Поля". Охота и рыболовство, которые мы описали, находились под покровительством богини Сехет. Рыбы и птицы были ее подданными, но она не скупилась и раздавала их своим друзьям - охотникам и рыбакам^*.

^* (Montet. Vie privée, c. 6-8, 66. В храме Эдфу богиня Сехет говорит фараону: "Я даю тебе всех птиц в их прудах" (Édf., II, 164).)