20. Средневековый город сегодня

Если пересечь Эзбекие и идти прямо по шари аль-Муски, вы попадете на своеобразную двойную улицу, вдоль которой проходят трамвайные линии. Это шари эль-Халиг (Улица канала). Перешагнув через блестящие рельсы трамвая, вы вступите в средневековый Каир и, таким образом, окажетесь на другой стороне старого засыпанного канала, который когда-то был главной водной артерией старого города. Углубившись в старые кварталы, вы заметите, что старина и отсталость наложили отпечаток на внешний облик города, его обычаи и даже хозяйство. Автобусы движутся по новым магистралям, в переулках гудят автомашины, неоновые рекламы освещают ларьки и большие магазины, мальчишки ездят на велосипедах и женщины одеты по-европейски. Но если вы попытаетесь вспомнить, что вы увидели во время прогулок по этому району Каира, эти проявления современной жизни ускользнут из вашей памяти. Сохранится лишь общее тягостное впечатление, что вы бродили по полусредневековому городу с полусредневековым населением.

Население здесь постоянно обновляется. В Каир в поисках работы непрерывно идут люди из деревень. Аграрная реформа 1952 года подорвала старую полуфеодальную систему землевладения, однако мановением волшебного жезла не уничтожишь сразу полуфеодальный характер экономики. Стране необходимо расширять производство. Когда в 1882 году англичане пришли в Египет, в стране было 9 миллионов жителей, а сейчас - 26 миллионов. С улучшением социальных условий сокращается детская смертность. К 1970 году в Египте, вероятно, будет 35 миллионов жителей. По данным выборочной переписи 1961 года, только 53 процента жителей Каира родились в нем. В 1966-1967 годах население Каира составляло свыше 4 миллионов. За двадцать лет до этого оно равнялось полутора миллионам, а некоторые районы Каира перенаселены так же, как самые густонаселенные города Индии. Изо дня в день бедные кварталы пополняются новыми гражданами: или посланными богом, или прибывшими из деревни. Когда пробираешься по улочкам старого города, кажется, что каждый кишащий людьми дом пышет плодородием; грубая правда жизни опрокидывает европейские представления о воздержании и начинает пугать даже самих египтян.

Только здесь можно понять подлинный характер египтянина во всех его проявлениях. По ту сторону Эзбекие его не заметишь под европейским костюмом и за блеском автомашины "мерседес". А здесь улицы шумят иначе. Это шум людей, а не транспорта. Женщина, продающая арбузные косточки, и мужчина, торгующий горячим рисом, заняты не просто коммерцией: каждое движение, слово, брань, конфликт и шутка содержат элементы интимных общественных отношений, ибо постоянное общение с людьми - это основа жизни египтянина. В просторных кварталах современной половины Каира уже невозможно подобное смешение человеческих судеб, но в старом городе в результате скученности и непрерывного обновления населения люди живут на глазах друг у друга, их повседневные интересы и страсти остаются общественным достоянием.

Многие считают, что такие тесные "коммунальные" отношения жителей средневекового города ненормальны и что из-за этого город остается невежественной, нищей, плодовитой деревней, которая неизбежно погибнет, как только ее жители получат образование и переселятся в другие районы. Но это неверно: если старый город и напоминает руины, его все же следует сохранить, и не только из-за памятников, но также из-за его бытовых традиций. Средневековому арабскому купцу, проделавшему долгий путь с караваном, хотелось найти место, где бы выспаться в жаркий день, где был бы склад для его товаров, шумный базар для их продажи и прохладная чистая мечеть, чтобы помолиться и поговорить о делах. Таким был и остается средневековый Каир, хотя купцы не идут больше караванами через пустыни, а караван-сараи давно закрылись. Сохранились только базары, где продают теперь не самые лучшие товары, как в былые времена, а самые неважные. Мальчишки-лоточники и лавочники базара Хан аль-Халиль обслуживают не богачей, а бедняков. Лавка старого оружейника торгует ныне второсортными шарикоподшипниками. Даже на базаре "Сагха" (золотых дел мастеров), где еще торгуют ценными металлами, лежит отпечаток упадка и нищеты. Наряду с настоящим золотом здесь часто продают и фальшивое.

Базары настоящих ремесленников - например, медников (Сук аль-Наххасин) или мастеров шатров - сохранились, но и они лишь жалкое подобие старинных базаров. Мальчишки, сидя на корточках у лавок медников, маленькими молотками "вколачивают мозги" в огромный медный котел. Недалеко от Баб аз-Зувейла шатерные мастера пропускают через швейные машины гектары брезента, готовя громадные шатры для различных празднеств в Каире. Эти ремесла - сущность старого города. Побывав на базарах "Сагха", Хан аль-Халиль и дешевой толкучке на шари аль-Муиза, пройдитесь по незаметным переулкам - здесь и гнездятся подлинные ремесленники и кустари старого города. За одну утреннюю прогулку я насчитал около сотни различных видов ремесел, в том числе производство гирь для весов и пробок для ванн из старых автомобильных шин. Мальчишки, усевшись на тротуарах, льют в песочных формах медные замки, жестянщики делают мусорные ящики из керосиновых бидонов, другие мастерят из ящиков из-под фруктов мышеловки и мебель, вьют из бумаги веревки, делают коврики из тряпья. Но это мелочь, так как здесь же производят керосиновые фонари, кальяны, запасные части для автомашин, батареи для фонарей, лопаты, небольшие телеги, кастрюли, колеса, обувь, книги, чемоданы, бутылочные пробки, краны и т. п. Если европеец - с его техническим навыком - побродит по здешним закоулкам, у него глаза полезут на лоб при виде того, на что способны неграмотные мужчина или мальчишка, сидящие на корточках в грязной подворотне.

Таков ремесленный рабочий класс Каира. Настоящий промышленный пролетарий, занятый в организованном труде индустриального государства, может быть, и живет здесь, но работает он на фабриках и заводах, расположенных где-нибудь в каирских пригородах. Поэтому средневековый Каир нельзя считать промышленным районом города. Это просто любопытный уголок неорганизованного производства и место обитания полуголодных людей. Нищета здесь напоминает океан, на просторе которого, как острова, разбросаны памятники романтической славы прошлого. Никакая романтика не может заслонить очевидный факт, что это прежде всего трущобы. Оторвитесь на момент от созерцания старинных улочек и взгляните на страшные ветхие дома: кое-где пять человек ютятся в крошечной комнатке, другие спят и едят под лестницей, живут в лачугах, сложенных из керосиновых бидонов на крыше, или валяются на балконах вместе с курами и козами. Каждый дом на этих улочках - кишащий людьми улей. Здесь не может быть речи о гигиене, почти каждый страдает той или иной болезнью. Люди не голодают, но почти никто не бывает сыт, у большинства есть только одна смена белья. Немногие взрослые умеют читать и писать.

В самых неожиданных местах на этих улицах можно все-таки обнаружить десяток начальных школ. До войны в Каире было 79 начальных школ, которые по традиции строились около фонтанов, как, например, у фонтана Абд ар-Рахман на Бейн аль-Касрейне. Большая часть "фонтанных" школ работает и сейчас, однако министерство просвещения, как только ему удается получить подготовленных учителей, открывает новые школы. Всякая школа в старом городе удивляет, потому что среди этой анархии, нищеты и уличной торговли как-то забываешь, что и здесь дети ходят в школу. Забываешь и о том, что в средневековом Каире находится одна из старейших духовных семинарий мира - аль-Азхар.

Сейчас аль-Азхар - мечеть, высшая религиозная школа и самый обыкновенный университет. Когда генерал Гаухар в 972 году закончил строительство аль-Азхара, это была мечеть. Несколько лет спустя халиф Муиз прибыл в свой новый город и, осмотрев остальную часть аль-Кахиры, сразу же направился в аль-Азхар на молитву. В 996 году халиф превратил мечеть в теологическую академию. С тех пор аль-Азхар остается ведущим мусульманским университетом, где изучают теологию и религиозное право. После 971 года аль-Азхар часто перестраивали, и от первоначального здания эпохи фатимидов осталась только центральная часть мечети и купол над ней. До появления англичан в Египте в 1882 году в университете было 7600 студентов и 230 преподавателей, но к 1912 году он имел 14599 студентов и 587 преподавателей, а в 1967 году - 13420 студентов и 428 преподавателей.

В те времена, когда в аль-Азхаре учился (начало 1900-х годов) талантливый слепой писатель Таха Хусейн, учителя занимались со своими классами у колонн большого "ливана". Усевшись, поджав ноги, вокруг преподавателя (мударриса), студенты бесконечно повторяли слово за словом текст корана, изучали официально принятое толкование каждого слова и выслушивали доводы учителя в защиту его собственной интерпретации каждой "суры" (главы) корана. У подножия этих колонн студенты изучали в основном следующие предметы: исламское право, монотеистическое богословие, толкование законов, провозглашенных пророком, толкование корана, грамматику, морфологию, риторику и логику. Студенты могли также изучать арифметику, алгебру, поэзию и другие дисциплины.

В 1930 и 1936 годах королевским указом аль-Азхар был превращен в университет, но методы преподавания почти не изменились. Перемены принесла революция. К 1969 году у колонн мадрасы остались только два-три класса, причем треть студентов - слепые. Открытые классы теперь никто не принимает всерьез, даже как место изучения религиозных предметов. Большей частью их посещают малограмотные люди, которые после пяти-шести лет обучения знают наизусть коран и возвращаются в деревни грамотными, но по-прежнему необразованными сельскими шейхами. Именно поэтому так ненавидел азхарские методы обучения Таха Хусейн.

За мечетью расположен настоящий университет, где студенты проходят курс всех современных наук. Основные факультеты аль-Азхара - медицинский, сельскохозяйственный, инженерно-промышленный, а также теологический и ислама. Но все же жаль, что полностью отброшена классическая система, когда студенты сидели вокруг учителя, слушали его и вступали в дискуссии.

Несмотря на все нововведения, аль-Азхар упрямо остается религиозным бастионом старого города. Бедняки в длинных рубахах идут сюда как в храм - они снимают запылившиеся сандалии, моют ноги и склоняются в молитве на грязном дворе. По праздникам, когда над двором натягивают большие разноцветные тенты, защищающие от солнца, городской шум не слышен, и кажется, что пустыня подкрадывается к высоким каменным стенам аль-Азхара. Как и сама мусульманская религия, корни аль-Азхара - в далеких аравийских пустынях.

Непреодолимая духовная близость к пустыне характерна для средневекового Каира. Многие глиняные здания напоминают бедуинские шатры, бедные египтяне одеваются так, будто они все еще находятся в пустыне, а не в большом современном городе. Когда видишь толпы таких "арабов" на улицах, невольно задумываешься над вопросом: а можно ли считать египтян "арабами"? Они говорят по-арабски, у них арабская культура - иначе и быть не могло, ведь арабы в течение тысячи лет внушали им свои идеи. Но в Египте так же мало чистых арабов, как, скажем, чистых британцев в Великобритании. Вспоминая длительную иностранную оккупацию Каира, ее смешение рас и народов, начинаешь думать: может быть, каирцы вообще не принадлежат ни к какой определенной расе. Но это не так.

Правда, Каир всегда имел смешанное население; в нем было много арабов, турко-персов, турко-монголов, сирийцев, суданцев, армян, грузин, татар, африканцев, абиссинцев, турок, греков и всех мастей европейцев. Жили здесь потомки коренных египтян - копты, которые никогда не признавали смешанные браки. Подобное головокружительное смешение рас характерно больше всего для Каира. Иностранцы почти не проникали в массу крестьянства. Когда в Египет пришли первые арабы, крестьяне в деревнях были коренными и настоящими египтянами. В ранний период арабской миграции у египтян появились признаки арабской крови, ибо арабы смешивались с крестьянами и женились на египтянках. Но, кроме арабов, ни одни завоеватели не селились в деревнях. Они, как правило, занимали Каир, другие города и крупные поместья и всегда оставались правящим классом, администраторами и военачальниками. Поэтому именно старый правящий класс Египта и представляет собой наибольшее смешение национальностей: греческой, арабской, черкесской, турецкой, сирийской, персидской и европейской.

Этот процесс не коснулся египетской бедноты в деревнях. Крестьянство в целом оставалось египто-арабским. Поскольку сейчас каирские улицы непрерывно поглощают все большее число пришельцев из деревень, население Каира в своей массе и представляет собой именно смесь египтян и арабов. Если даже большинство жителей называет себя арабами, это отнюдь не расовый признак. Быть арабом в Египте - то же самое, что быть американцем в Соединенных Штатах. Это национальный, культурный, общественный и религиозный признак, но не расовый. Культуру страны принято считать "арабской", но когда бродишь и толчешься в гуще этих беспокойных, общительных, веселых, любящих спорить урбанизированных крестьян, задаешь еще один вопрос: а знакомы ли они с "арабской" культурой?

На этот вопрос пока еще нет ответа. Каирцы живут в окружении арабского искусства, но что они знают о нем и имеет ли иностранец право знакомить их с этим искусством? Иностранцы сделали многое, чтобы спасти сохранившиеся в старом городе памятники арабского искусства, но больше Египет не нуждается в услугах иностранцев. Арабское искусство сейчас находится в руках самих арабов, и им решать, что с ним делать. О деятельности египтян по защите своей культуры можно судить по истории самого музея и Комитета по охране исторических памятников.

В 1880 году египетское правительство хедива Тевфика начало собирать отвалившиеся куски и обломки каирских мечетей и памятников и складывать их в углу мечети аль-Хакима, чтобы они не попали в руки жадных европейских антикваров. Египет понес огромный ущерб от грабежа ценнейших произведений исламского искусства. Хуже всего, что грабители не только похищали отдельные предметы, которые можно было легко вывезти, но и уродовали замечательные мечети, стены и ворота. Во второй половине прошлого века иностранные ценители искусства, вроде Франц-паши, Макса Герца, Стэнли Пула и Роджерс-бея, создали Комитет по охране арабских памятников, и хедив указом 1882 года признал его официальной организацией. В задачи комитета входила регистрация арабских памятников, их защита, регулярная реставрация. Комитет также решал, какие исторические произведения и обломки зданий следует сохранить в музеях. В 1890 году Макс Герц был назначен главным архитектурным советником комитета, и до сих пор, когда вы беседуете в Каире о судьбе исламских памятников, вам называют его имя, а также имя Кресвелла, который оставался членом комитета еще в 1969 году.

Комитет спас от гибели и реставрировал почти все великие памятники исламского искусства в Каире, в том числе мадрасы, мечети, исторические ворота и стены. Комитету обязан своим существованием и нынешний Музей исламского искусства. Герц составил первый каталог музея в 1895 году, а в 1903 году музей был переведен из мечети аль-Хакима в нынешнее здание на площади Баб аль-Хальк. Правительство хедива финансировало музей, но больше всего к нему проявляли интерес европейцы. Египтяне были назначены директорами и кураторами музея сравнительно недавно. После революции музей стал именоваться не Музеем арабского искусства, а Музеем исламского искусству, так как самые замечательные его экспонаты не являются с точки зрения этнографии арабскими.

Европейцы часто испытывают разочарование от посещения музея, так как исламское искусство, если его не изучать серьезно, кажется довольно однообразным. Здесь нет изображения человеческих форм, так как мусульманская религия запрещает иконопись и самолюбование. Это компенсировалось исключительным разнообразием геометрических и абстрактных рисунков, которые представляют собой величайшие образцы самого богатого в истории декоративного искусства. До XIV века еще появлялись "нелегальные" фигуры живых существ, и в музее есть резные изображения охотничьих и домашних сцен, напоминающих произведения греческого искусства. В остальном же это покрытые орнаментом кафедры из мечетей, потолки, двери, а также тончайшей работы светильники и фонтаны. Представлен в музее и Фостат.

При внимательном изучении экспонатов можно проследить то влияние, которое оказывали греки и копты на арабов. Так, одни из лучших экспонатов - это фрагменты хрупких лепных украшений, которыми славился средневековый Каир. Трудно даже понять, как, какими методами, ценой каких усилий египетский ремесленник ухитрялся превращать простой алебастр в изумительные произведения искусства.

Многие экспонаты музея, найденные в трущобах старого города, имеют неегипетское происхождение. Они попали в Каир только потому, что он был богатейшим городом мира. Ярко раскрашенные испано-мавританские блюда, керамика из Трансокеании и персидские чаши - эту утонченную красоту и изящество еще предстоит понять и оценить египтянам.

Итак, что же делают сами египтяне, чтобы донести это искусство до своего народа? Как будут они продолжать работу Комитета по охране исторических памятников, который, несмотря на все усилия, коснулся лишь поверхности средневекового города? Во время моей последней беседы с профессором Кресвеллом он сказал, что для того, чтобы Комитет по охране арабских памятников действовал, его надо постоянно подталкивать. Из разговоров с египтянами ясно, что у них есть свои соображения, как охранять исторические памятники. Они уважают комитет и, конечно, воспользуются его услугами, но хотят применять совсем иные методы. Музей проделал сравнительно простую работу - он собрал, реставрировал и выставил исторические экспонаты. Что касается судьбы знаменитых исторических зданий, то египтяне хотят делать все сами. Они несколько подозрительно относятся к комитету, считая его пережитком эпохи "патронажа" европейцев, хотя сейчас почти все его члены египтяне. В прошлом комитет представлял собой замкнутую группу, которая не хотела, чтобы общественность интересовалась ее деятельностью. Новый Египет хочет, чтобы народ не только интересовался этой работой, но и активно в ней участвовал.

И все же официальный Египет не делает всего, что нужно для поощрения интереса к исламскому искусству. Нельзя сказать, чтобы он не уважал искусство. Нет, это уважение, сейчас иногда даже чрезмерное. В чем именно дело, сказать трудно. Возможно, не хватает денег. У ОАР нет тех огромных средств, которые нужны для реставрации прекрасных зданий средневекового города. Существует и религиозная проблема. Сами египетские ученые очень осторожно подходят к религиозным табу, а большинство каирских исторических зданий - это религиозные памятники. Характерно, что религиозные учреждения ислама сами никогда не прилагали никаких усилий для охраны своих памятников. Только министерство по делам вакуфов (буквально: по делам недвижимого имущества религиозных учреждений) кое-где помогло реставрировать несколько мечетей.

По иронии судьбы единственный великий памятник средневекового города, за которым следят и ухаживают все последние восемьсот лет, это крепость, всегда служившая оплотом угнетателей Каира, - цитадель. Она возвышается на выступе горы Мукаттам, словно чужеземец, не желающий иметь никакого дела с городом. Таковой она и мыслилась ее строителями. Это был военный замок завоевателя Саладина, а после него укрепленный форт всех оккупантов, в том числе Наполеона, Мухаммеда Али и англичан. От первоначального здания осталось немного, и все позднейшие пристройки к цитадели - это образец архитектурного каннибализма. Цитадель потеряла военное значение в начале XIX века после того, как Мухаммед Али установил артиллерийскую батарею на Габаль Гиюши, выше крепости, и заставил ее турецкий гарнизон капитулировать. С тех пор все, кто правил Каиром, пользовались цитаделью только как казармами.

Большая и самая интересная часть цитадели сейчас закрыта для публики. Можно осмотреть только внешние стены, мечеть Мухаммеда Али, старый гарем, в двери которого в отчаянии стучались попавшие в западню мамлюки и просили у женщин убежища (сейчас здесь военный музей), и саладиновский колодец Иосифа глубиной в 280 футов (знаменитый колодец напоминает дыру, которую рыл герой Конан-Дойля профессор Чэлленджер, старавшийся проникнуть через земную кору и дотронуться до ее внутренней оболочки, причем Земля кричала от боли).

Как сказано выше, за цитаделью следят и ухаживают, но мечети и дворцы на ее территории находятся в печальном состоянии. Подчищали, ремонтировали, надстраивали главным образом казармы, в которых власти постоянно нуждались. Цитадель, пожалуй, величайший памятник Каира, его главный ориентир, без которого не мыслится город. Словно альпийская вершина Маттергорн, цитадель горделива и одинока. Ею лучше всего любоваться с высокого холма Габаль Гиюши. Отсюда она похожа на замысловатый замок, построенный детьми из песка на пляже: одни только зубчатые стены и башни.

Цитадель живет сама по себе, в изоляции от повседневной суеты города; она не пользуется симпатией каирцев и даже внушает им некоторый страх. Зато она всегда влекла к себе иностранцев и оккупантов. Возможно, такое различие в отношении египтян и иностранцев к цитадели имеет эстетические объяснения. Иностранцы любуются красотой средневекового Каира как пришельцы и чужеземцы. А для египтян старый город - это родное гнездо, где проходит вся их жизнь, причем жизнь настолько тяжела, что им некогда оценить красоту города, его искусство, понять его историю. Каирцам трудно любоваться старыми улочками и переулками, так как история средневекового города постоянно напоминает им о былом угнетении и страданиях. Чтобы снова открыть и оценить средневековый Каир, египтянам надо самим стать прочно на ноги. Люди живут здесь словно на историческом острове сокровищ, который становится все меньше по мере того, как вокруг разрастается новый город, захватывающий поля, пустыни и даже холмы Мукаттама.