Русские при дворе Мухаммеда Али

Поставил я себе главнейшей задачей изобразить беспристрастно, самостоятельно и по возможности с объективной точки зрения настоящее положение селений и обитателей их, феллахов...

А. Рафалович (1850 г.)

В древних стенах каирской Цитадели Мухаммед Али принял целый ряд русских путешественников, дипломатов, ученых, посетивших Египет в первой половине XIX в. По существу, во время этих визитов и закладывались основы сотрудничества наших стран, впервые соприкасались культуры наших народов.

Прежде всего, несколько слов о самом Мухаммеде Али. Албанец по происхождению, он родился в родном городе Александра Македонского - Кавалле, в том же году, что и Наполеон (1769 г.). Впоследствии его биографы отмечали, что сама судьба с рождения связала Мухаммеда Али с двумя великими полководцами, завоевавшими Египет. До конца своих дней он питал глубокий интерес к Александру Македонскому и Наполеону. В кругу приближенных он любил сравнивать себя с отцом Александра - Филиппом, а своего наделенного блестящим полководческим талантом сына Ибрагима - Искандером зуль-Карнейн - "Александром двурогим" (так арабы называли Александра Македонского за его двурогий шлем).

В Египет Мухаммед Али попал во главе отряда албанских войск, входивших в состав турецкой армии, которая сражалась против французского экспедиционного корпуса. Опираясь на поддержку верных ему албанцев, Мухаммед Али 12 мая 1805 г. добился от Порты назначения на пост наместника султана в Египте. В борьбе за упрочение своей личной власти Мухаммед Али проявил выдающуюся силу воли, честолюбие и изобретательность. Он жестоко преследовал мамлюкских беев, не желавших расставаться со своими привилегиями.

Заключительный эпизод противоборства Мухаммеда Али с мамлюками развернулся в Цитадели. В 1811 г. Порта приказала Мухаммеду Али направить войска в Хиджаз для подавления восстания ваххабитов. Обеспокоенный тем, что беи могут воспользоваться отсутствием войск в Каире и поднять мятеж, Мухаммед Али решил раз и навсегда покончить с ними. Путешествовавший по Египту в 1834-1835 гг. А. С. Норов следующим образом описывает кровавые события, происшедшие в Цитадели 1 марта 1811 г.:

"Туссун, сын Мегмета, возведенный перед тем Пор-тою в звание бунчужного паши, должен был открыть предстоящую кампанию. Мегмет Али назначил 1-е число марта для возложения на своего сына дарованного ему достоинства и хотел ознаменовать этот день большим торжеством в Цитадели. Мамлюки, предводимые тогда храбрым Шехин-Беем, были приглашены в Цитадель на пиршество. Пять сот удалых наездников, облитые золотом, на борзых Неджинских конях, сопутствуемые столь же роскошно одетыми саисами, поднялись на крутые высоты Цитадели и расположились на площади, перед дворцом наместника. Лучшие яства были им выставлены, между тем как Шахи и другие беи окружали Мегмета Али на роскошных диванах, запивая кофеем и шербетом дым наргилеев и трубок, при грохоте водомета. Мегмет Али долго удерживал гостей своих и с редким добродушием поверял им свои надежды, испрашивал их советов на предстоящие трудности войны, доверял им целость своего владычества и дома в случае долгого отсутствия и, наконец, улелеяв их, как детей, своими ласками, когда гроза совсем уже созрела, подал согласие на их отъезд. Для отвращения всякого сомнения почетный отряд Мегмета предводил великолепное шествие мамлюков, которые должны были спускаться сквозь тесный дефилей между отвесных скал от Цитадели к площади Румелие. Едва передовой отряд Мегмета прошел первые внутренние ворота, как вдруг эти железные ворота затворились. Меж тем наружные уже были затворены, и в случае, если б передовой отряд не успел скоро затворить внутренние ворота, то этот отряд погиб бы вместе с мамлюками. Тут картечь и пули посыпались на беззащитных всадников, которых кони вотще бились об отвесные стены скал. В полчаса времени трупы мамлюков и лошадей загромоздили весь дефилей. Несколько человек пробились наверх и в общем смятении скрылись во дворце Мегмета и просили пощады; но грозный властелин велел их тут же обезглавить. Один из самых отчаянных наездников, доскакав на окровавленном коне до самой вершины обрывистой скалы, вонзил оба острые стремени в бока разъяренного коня и низвергся с страшной высоты! - Конь разбился, а он сам убежал в пустыню и укрылся наконец в Сирии. Нельзя вообразить того смятения, которое царствовало тогда в Каире; под предлогом отыскания оставшихся мамлюков множество домов было разграблено до основания"^*.

^* (А. С. Норов. Путешествие по Египту и Нубии в 1834-1835 г. СПб., 1840, с. 107-108.)

А. С. Норов в основном верно передал происшедшие в Цитадели события. Верен и его рассказ о лихом наезднике, прыгнувшем со своим конем с тридцатиметровой высоты и оставшимся целым и невредимым. А. Уманец, которому в 1842 г. удалось поговорить с бывшим янычаром Османом-Агой, служившем в то время управляющим военным госпиталем Каср аль-Айни, уточняет только, что это был простой воин Хасан, который "пробился наверх к самому дворцу паши, но был преследуем десятком вооруженных. Пули свистали вокруг него, и он был притиснут к самому краю обрыва. Не видя возможности спастись, он дал шпоры своему коню, ужасная стремнина не устрашила благородного животного, и оно смертью своей выкупило жизнь своего всадника. Отважность Хасана не могла не удивить пашу и вместе с тем не понравиться ему, как только доложили ему об этом случае. Он сказал только: "Ма шаалла". Хасана схватили, но Мухаммед Али пощадил его и взял в свои войска"^*.

^* (А. Уманец. Поездка на Синай. СПб., 1850, с. 155-156.)

Эта история до сих пор популярна в Египте, только в качестве смелого всадника называют известного мамлюкского бея Эмина. Это, по всей вероятности, не совсем верно. Эмин-бей, по словам собеседника А. Уманца, также спасся от побоища, но уберегло его чисто восточное суеверие: когда он брал чашку кофе из рук слуги Мухаммеда Али, он уронил несколько капель на платье. Приняв это за самое дурное предзнаменование, он решил незаметно покинуть Цитадель. Добравшись до дома, когда избиение мамлюков уже началось, Эмин-бей сумел скрыться из города и спастись в Сирии.

Годы правления Мухаммеда Али (1805-1847) прошли под знаком глубоких социально-политических реформ, затронувших все сферы жизни Египта. На месте полуразоренной страны, являвшейся безропотным вассалом Османской империи, возникла централизованная феодально-крепостническая монархия, начавшая проводить самостоятельную политику не только во внутренних, но и во внешних делах.

Русские путешественники и дипломаты оставили нам портрет Мухаммеда Али на различных этапах его жизни. Наиболее интересны наблюдения А. С. Норова. В своем "Путешествии по Египту и Нубии в 1834-1835 гг.", вышедшем в 1840 г., он подробно останавливается не только на личных впечатлениях от встреч с Мухаммедом Али, но и дает развернутую характеристику государственного строя Египта, состояния его промышленности и сельского хозяйства, финансов. Записки А. С. Норова с полным правом можно считать первым русским исследованием истории Египта в новое время. Н. Г. Чернышевский писал, что они занимают "почетное место в ученом отношении между всеми сочинениями по этому вопросу"^*. В этом смысле они выгодно отличаются от появившейся в 1832 г. книги известного религиозного писателя и историка церкви А. Н. Муравьева "Путешествие по святой земле", в которой автор лишь бегло касается своих впечатлений от личности Мухаммеда Али и его реформ.

^* (Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений. Т. II. М" 1949, с. 520-521.)

Вот как А. С. Норов описывает свои впечатления от первой встречи с Мухаммедом Али: "Все мое внимание устремилось на маститую голову этого знаменитого человека, я старался прочесть в чертах его лица бурную историю его жизни. Чело его, осененное белою, обширною чалмою, и весь низ лица, покрытый широкою седою бородой, при малой движимости физиономии и телодвижений показывают сначала тихого и скромного старца; но быстрота серых его глаз, блистающих из-под насупленных седых бровей, и принужденная, хотя и тихая улыбка обнаруживают, после пристального рассмотрения, глубокую скрытность, стойкость, гениальный ум и, наконец, истребителя мамлюков"^*.

^* (А. С. Норов. Путешествие по Египту и Нубии в 1834-1835 г., с. 98-99.)

А. С. Норов сумел понять и предугадать последствия реформ Мухаммеда Али как для политического будущего самого Египта, так и для Ближнего и Среднего Востока в связи с постепенным, но неумолимым развалом Османской империи.

Следует оговориться, что А. С. Норов и А. Н. Муравьев, люди глубоко религиозные, смотрели на Египет и мусульманский мир в целом сквозь призму христианских догм, составлявших как бы внешнюю оболочку "восточного вопроса". Тем не менее Б. М. Данциг, крупнейший советский исследователь русских путешествий на Ближний Восток, назвав А. С. Норова "апологетом реакционного православия", явно недооценил его. Религиозность А. С. Норова, прошедшего по Египту с Библией в руках, соседствовала в нем с жаждой научных знаний. Близкий друг А. С. Норова А. О. Дюгамель, генеральный консул России в Каире в середине 30-х годов прошлого века, с восхищением описывает мужество, с которым этот искалеченный человек переносил тяготы трудного и опасного путешествия в Верхний Египет. Собранные им данные по различным областям хозяйственной и общественной жизни Египта первой трети прошлого века не утратили своего значения и сегодня.

Однако, признавая заслуги А. С. Норова как исследователя чужих стран и народов, не хотелось бы приукрашивать его достаточно противоречивую личность. С одной стороны, А. С. Норов - герой Отечественной войны 1812 г., артиллерист, потерявший ногу в Бородинском сражении, литератор и поэт, член Российской Академии наук по отделению русского языка и литературы, сотрудник многих петербургских журналов, собиратель старинных книг. С другой - безликий и безвольный сановник (в 1853-1858 гг. - министр народного просвещения, а с 1854 г. - член Государственного совета), не оставивший заметного следа в общественно-политической жизни России накануне бурных 60-х годов. "Лично добрый и очень благочестивый, Норов как министр проявлял крайнее малодушие и несамостоятельность, во всем беспрекословно подчинялся господствовавшим в правительственных сферах узко охранительным тенденциям" - такую характеристику давали ему либерально-народнические издания конца прошлого века.

В А. С. Норове как бы уживались два противоположных человека. Нельзя не согласиться с советским исследователем Ю. М. Кобищановым, отмечавшим, что в его характере переплетались черты героев "Войны и мира" Андрея Болконского, Пьера Безухова, Николая и Петра Ростовых. Действительно, судьбы этих героев Л. Н. Толстого перекликались с его судьбой. В частности, после ранения при Бородине его, как князя Андрея после битвы при Аустерлице, лечил лейб-медик Наполеона Ларей. Однако сходство это зачастую носило чисто внешний характер. Не секрет, например, что А. С. Норов не принял гениального романа Л. Н. Толстого, подверг его критике в своем последнем труде - "Замечания на "Войну и мир" Толстого".

Двойственность натуры А. С. Норова ощущали и его современники. В частности, А. В. Никитенко в своем "Дневнике" сетует на то, что благие порывы А. С. Норова, направленные на демократизацию университетской жизни, так и остались неисполненными.

Для А. К. Толстого А. С. Норов - всего лишь один из бездарных министров эпохи Николая I - Александра II.

А близкий к петербургскому кружку А. С. Норова П. А. Вяземский относился к нему совсем по-иному:

 Хоть заикался он и хоть рассеян был, 
 Но на дела добра, за правду ли вступаясь, 
 Ум, в совесть вслушавшись и с ней не запинаясь, 
 Мысль выражал свою правдивым языком. 
 Нет, совесть ни пред кем не заикалась в нем.

Впрочем, история уже вынесла свой приговор общественно-политической деятельности А. С. Норова. Сегодня мало кто о ней помнит. Что же касается его книг, то они живут и сейчас...

В 1839 г. Мухаммеда Али посетил только что назначенный консулом России в Бейруте Константин Михайлович Базили - видный дипломат, путешественник и востоковед. В бейрутском доме Базили останавливались Н. В. Гоголь, с которым Базили учился в нежинской гимназии в 1822 г., поэт П. А. Вяземский, глава русской духовной миссии в Константинополе Порфирий Успенский. Базили застал Мухаммеда Али в начале болезни, которая унесла его через 10 лет в могилу. В своей книге "Сирия и Палестина" он пишет: "...Старый баловень судьбы, видимо, изнемогал от напряжения умственных сил, от порывов воображения, которыми так невоздержанно окрылялись его честолюбивые замыслы, долго таившиеся в душе румелийского выходца"^*. Мухаммед Али подробно рассказал К. М. Базили о тех переменах, которые произошли в Египте за годы его правления. Он несомненно придавал аудиенции, которую он дал К. М. Базили, политическое значение. Ведь эта встреча происходила сразу же после второй сирийской кампании, когда Россия в очередной раз заняла сторону Порты в ее военном конфликте с Мухаммедом Али.

^* (К. М. Базили. Сирия и Палестина. М., 1962, с. 177.)

Неоднократно встречался с Мухаммедом Али посетивший Египет в 1847 г. в связи с устройством в Александрии карантинных мероприятий преподаватель медицины Одесского лицея Артемий Алексеевич Рафалович. Он, кстати, участвовал в консилиуме, созванном в связи с ухудшением здоровья Мухаммеда Али.

В том же году Египет посетил горный инженер Егор Петрович Ковалевский, приглашенный Мухаммедом Али для поисков и разработки месторождений золота в Юго-Восточном Судане. Его миссия - один из первых актов помощи России Египту.

Близкие отношения с Мухаммедом Али сложились и у Александра Осиповича Дюгамеля, возглавлявшего русскую дипломатическую миссию в Египте в 1834-1837 гг., т. е. в период, когда начали активно развиваться отношения между Россией и Египтом.

Полковник А. О. Дюгамель был офицером связи генерала Н. Н. Муравьева (брата писателя А. Н. Муравьева), находившегося в 1832/33 г. в Константинополе и Каире с поручением приостановить военные действия египетского паши против турецкого султана. Миссия Н. Н. Муравьева в Каир завершилась успехом. В этом есть заслуга и А. О. Дюгамеля, встречавшегося 5 января 1833 г. с главнокомандующим египетскими войсками Ибрагимом-пашой в анатолийском городе Конья, где в декабре 1832 г. египетские войска наголову разбили турок. А. О. Дюгамель высоко оценил как личные качества Ибрагима-паши, так и его познания в военном искусстве.

В Египет Дюгамель прибыл 1 января 1834 г. Перед отъездом из Петербурга Николай I дал ему личную аудиенцию, во время которой обрисовал цели политики России в отношении Египта. Из беседы с царем Дюгамель понял, что сильный Египет был нужен царизму как фактор, сдерживающий амбиции Порты.

А. О. Дюгамель стал первым российским генеральным консулом, которому было поручено осуществлять в Египте активную политическую линию.

А между тем первый генеральный консул России в Египте барон фон Тонус прибыл в Александрию за полвека до А. О. Дюгамеля - в 1783 г. Артикул "Первый на десять" Кючук-Кайнарджийского мирного договора, завершившего русско-турецкую войну 1768-1774 гг., гласил: "...А дабы во всем наблюдаем был добрый порядок, равным образом Блистательная Порта позволяет иметь пребывание консула и вице-консула, которых Российская империя во всех тех местах, где они признаны будут надобными, назначить за благо рассудит, которые и будут почитаемы и уважаемы в равенстве с прочими дружеских держав консулами"^*.

^* (Цит по: Е. И. Дружинина. Кючук-Кайнарджийский мир 1774 г. М., 1955, с. 353.)

Полученное Россией на основании Кючук-Кайнарджийского договора право назначать консулов в Египет опиралось на проявившийся в последней четверти XVIII в. интерес к России со стороны тех слоев египетского общества, которые искали пути для отделения Египта от Османской империи. В частности, правивший Египтом с 1767 по 1772 г. мамлюк Али-бей, грузин по происхождению, воспользовался пребыванием в Средиземном море первой русской экспедиции в Архипелаг под командованием графа Алексея Орлова для того, чтобы вступить в контакт с русскими военными властями. Однако Али-бей был разгромлен раньше, чем Россия успела оказать ему помощь.

А. О. Дюгамель глубоко разобрался в политике Мухаммеда Али. В своем донесении в российское министерство иностранных дел от 18 сентября 1834 г. он отмечал: "Принимая во внимание выгоды одной только России, я вовсе не считаю, чтобы настоящее могущество Мехмета-Али даже в том случае, если он станет вполне независимым, чем-либо могло повредить нам. Напротив, в существовании этой новой державы я усматриваю вечное страшилище для Блистательной Порты, что заставит Диван все более и более искать сближения с Россией и только еще более укрепит наше законное влияние на Востоке"^*.

^* ("Автобиография Александра Осиповича Дюгамеля". М., 1885, с. 71.)

В своих автобиографических записках А. О. Дюгамель отмечает, что в первой половине XIX в. Россия не могла не считаться в своей восточной политике с существованием фактически независимого государства Мухаммеда Али, включавшего в себя помимо Египта значительную часть Аравии и Судана, Киренаику, Палестину, Сирию, Ливан, приморские провинции Эфиопии и Сомали.

Однако отношения России и Египта складывались в эти годы непросто. Россия вместе с Англией и Францией разгромила под Наварином турецко-египетско-тунисский флот, участвовавший в подавлении национально-освободительного восстания греков. Затем дважды (в 1832/33 и 1839/40 гг.) Россия помешала Мухаммеду Али, который вел победоносные кампании против султана, одержать решающую победу над Турцией. Тем не менее Мухаммед Али с уважением относился к России.

В эпоху Николая I, и в особенности во второй половине XIX в., Египет превратился, если можно так выразиться, в частный случай "восточного вопроса", появление которого было связано с начавшимся ослаблением и постепенным распадом Османской империи. На всех этапах развития "восточного вопроса" отношение к нему со стороны России было запутанным и противоречивым. Однако не вызывает сомнения тот факт, что Египет не входил в сферу приоритетов восточной политики царизма.

Нарождавшийся русский капитализм в отличие от англо-французского был мало причастен к финансовой эксплуатации Египта. К 1880 г. задолженность египетского правительства русским не превышала 1 млн. ф. ст. Россия не входила в состав международных органов, созданных для взимания долга с Египта. По переписи 1882 г., в Египте было лишь около 530 русских подданных, т. е. 0,6% всего иностранного населения страны. Доля России во внешней торговле Египта составляла в 1880 г. менее 7%.

Тем не менее перспективы развития русско-египетской торговли были благоприятными. Крупной статьей российского импорта из Египта стал в конце XIX в. хлопок, в поставках которого была заинтересована русская текстильная промышленность (во второй половине XIX в. хлопок занимал первое место среди всех импортируемых Россией товаров). Русские текстильные промышленники по объему вывоза египетского хлопка вышли в конце XIX в. на второе место после Англии. Уже в 1859 г. корабли Русского общества пароходства и торговли (РОПИТ) совершили первый коммерческий рейс Одесса - Александрия. РОПИТ первым из европейских компаний стал направлять по этой линии корабли в Порт-Саид.

Учитывая это, а также все возраставшее значение Суэцкого канала как международного морского пути, в Петербурге пытались противодействовать превращению Египта в колонию Англии, однако делали это вяло и нерешительно. В результате предпринятые царской дипломатией усилия противопоставить англо-французскому союзу согласованные действия России, Германии и Австро-Венгрии в рамках Союза трех императоров не увенчались успехом. Бисмарк, считавший египетский вопрос "полезным участком для политических операций", дал указание своим дипломатам не препятствовать англофранцузской акции в Египте. Такую же позицию пришлось занять и России. Русские военные суда, крейсер "Азия" и клипер "Забияка", находившиеся в момент бомбардировки англичанами в июле 1882 г. на Александрийском рейде, получили указание не вмешиваться.

Непоследовательный и нерешительный характер политики царской России в Египте ярко олицетворяет судьба видного русского дипломата графа Николая Павловича Игнатьева, занимавшего пост посланника в Константинополе с 1864 по 1874 г.

В Константинополь Игнатьев прибыл молодым (ему было всего 32 года), но уже довольно опытным дипломатом. Сын видного государственного деятеля, пользовавшегося влиянием при дворе, Игнатьев сделал быструю и блестящую карьеру. Получив специальное военное образование в Пажеском корпусе, Игнатьев надел генеральские эполеты будучи 27 лет от роду. Пробыв около года в должности военного агента в Лондоне, он был назначен начальником военно-политической миссии в Хиве и Бухаре, а в 1859 г. успешно выполнил миссию в Китае, где добился от пекинского правительства ратификации Айгунского договора. Ко времени приезда Игнатьева в Турцию вряд ли кто-либо мог предположить, что самые значительные его успехи уже позади. Меткую характеристику ему дал Энциклопедический словарь Гранат, отмечавший, что "по внешним приемам своей деятельности Игнатьев во многом отличался от обычного типа русских дипломатов, безликих, лишенных инициативы и самостоятельности, больше всего боявшихся какой бы то ни было ответственности и потому ставивших своей главной задачей избегать каких бы то ни было осложнений. У Игнатьева было много показной энергии. Он любил публичные выступления, много говорил о своих особых симпатиях к балканским славянам, афишировал эти симпатии, постоянно заявлял об особых интересах России на Ближнем Востоке, о необходимости для нее вести здесь свою собственную политику, независимую от политики европейского концерта и т. д. и т. п. Все это создало ему в Европе репутацию вождя воинствующего панславизма, но вместе с тем за всем этим не скрывалось и следа ясно продуманной программы и умения добиваться поставленных себе целей"^*.

^* (Энциклопедический словарь Гранат. Изд. 7-е. СПб., 1913, с. 427.)

Просчеты Игнатьева, к которым в Петербурге отнесли, в частности, то, что Суэцкий канал в период русско-турецкой войны 1877/78 г. оказался закрытым для русских судов, не были случайными, они были закономерным следствием всего характера восточной политики царизма. "Верхи" русского общества в прошлом веке плохо представляли себе, как обстоят дела в Египте. В 1872 г. великий князь Николай Николаевич, будущий главнокомандующий русской армией на Балканах в русско-турецкой войне 1877/78 г., посетил Александрию и Суэцкий канал с группой офицеров. Генерал В. И. Сипягин записал впечатления от этой поездки: "Говорят, что хедив эксплуатирует свою страну! Но лучшее доказательство противного - то, что мы по всему Египту не видели ни одного нищего, который бы нам протягивал руку.

Дай бог многие лета нынешнему египетскому вице-королю. В скором времени свет увидит, что он сделал - сделает для своей страны, и не пройдет пяти лет, как Каир займет первое место между первыми городами всего мира". Что и говорить - пророк из Сипягина вышел скверный.

Впрочем, о сочинениях Сипягина сегодня уже никто не помнит. Тем значительнее книги представителей той плеяды блестящих, всесторонне образованных путешественников, которые посетили Египет в годы правления Мухаммеда Али и его преемников. Многое в них не утратило своей научной ценности и по сей день. Труды О. И. Сенковского, А. Н. Муравьева, А. С. Норова, А. В. Рафаловича, Е. П. Ковалевского, А. В. Елисеева могут быть поставлены в один ряд с книгами знаменитых западных путешественников прошлого века по Египту. В частности, "Путешествие по Нижнему Египту и внутренним областям Дельты" А. В. Рафаловича, вышедшее в Петербурге в 1850 г., является одним из лучших в мировой литературе описаний быта, нравов и обычаев феллахов Дельты Нила. Широко известные в свое время "восточные повести" барона Брамбеуса (литературный псевдоним О. И. Сенковского) содержат ценные этнографические и филологические наблюдения. Чистота и верность народного арабского языка в передаче О. И. Сенковского, одного из крупнейших арабистов своего времени, поразительна: кажется, будто слышишь живую речь сегодняшних египтян. Выдержали испытание временем и яркие и образные описания Е. П. Ковалевским нравов и обычаев населения Нубии и Юго-Восточного Судана ("Путешествие во внутреннюю Африку". Т. I и II. СПб., 1849). Богатый антропологический и археологический материал содержат труды А. В. Елисеева, первым из европейцев сделавшего попытку пробраться в Судан во время восстания махдистов.

Однако главная заслуга этих и многих других русских "путепроходцев" прошлого века, пожалуй, в том, что они способствовали пробуждению в русском обществе, и прежде всего в его передовых слоях, широкого интереса к Египту. Записки русских "путепроходцев" привлекли внимание А. С. Грибоедова, Н. А. Добролюбова, Н. Г. Чернышевского, В. Г. Белинского. Революционно-демократическое народничество оказало самое непосредственное влияние на русскую арабистику. Н. Г. Чернышевский, например, выступил с рецензиями на книги В. Григоровича-Барского, А. С. Норова, А. Н. Муравьева, О. И. Сенковского. Восточные мотивы властно вторгаются в творчество таких классиков русской литературы, как А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов (знаменитое стихотворение "Ветка Палестины" он написал в доме А. Н. Муравьева), Н. В. Гоголь, Л. Н. Толстой (последний, в частности, вел переписку с египетским просветителем Мухаммедом Абдо).

Интерес к Египту в России год от года растет. Профессор Ф. В. Баллод, опубликовавший в 1924 г. "Очерки истории древнеегипетского искусства", пишет о том, что так называемый "египетский стиль", распространившийся в европейской архитектуре после наполеоновской экспедиции, оказал заметное влияние и на архитектуру России, в частности помещичьих усадеб (Останкинский дворец, усадьба князей Волконских в Суханове, "египетская передняя" Павловского дворца, построенная Камероном). Да зачем далеко ходить - всем известны знаменитые сфинксы из Карнака, и ныне стоящие на набережной в Ленинграде.

Постоянно увеличивается и поток русских путешественников в Египет. В 1844 г. Каир посещает редактор "Русского энциклопедического словаря" И. Н. Березин. В 1845 и 1850 гг. - глава русской религиозной миссии в Иерусалиме П. Успенский, в 1881 г. - известный путешественник доктор А. В. Елисеев, в 1896 г. - видные ученые-агрономы И. Н. Клинген и Л. Н. Краснов. Мы назвали лишь самых крупных из русских путешественников прошлого века, побывавших в Египте. В целом же число путевых впечатлений о стране пирамид перевалило к концу века за несколько десятков. Египетские темы зазвучали в произведениях И. Бунина, В. Брюсова, К. Бальмонта, Н. Гумилева и целого ряда других выдающихся русских литераторов.

Зерна, брошенные горсткой смелых и талантливых путешественников начала прошлого века, дали богатые всходы. Однако история знакомства русских людей с Египтом началась задолго до Мухаммеда Али. Как отмечал известный советский египтолог Н. С. Петровский, "в течение многих столетий русские люди питали самый горячий интерес к Древнему Египту, накапливая постепенно из разных источников сведения о великой культуре и истории древнейшей цивилизации долины Нила. Это и явилось духовной основой, на которой в России в начале XIX в. могли появиться повальное увлечение "египетским стилем" в искусстве и египетскими древностями, правильная оценка находки Розеттского камня, самый живой отклик на великое открытие Ж. Ф. Шампольона и признание его заслуг и, наконец, русская и советская египтология"^*.

^* (В. Замаровский. Их величества пирамиды. М., 1981, с. 434.)